Специально для DEL’ARTE Magazine Иван Афанасьев написал рецензию на фильм “Эма: Танец страсти” Пабло Ларраина. По его мнению, несмотря на мелодраматическую составляющую, это практически исторический фильм, но без пышных костюмов и про современность.
Молодая девушка Эма бродит по застывшим во времени, разукрашенным во все цвета радуги, улочкам чилийского Вальпараисо. Ее друзья – многочисленные танцовщицы, отплясывающие популярный латиноамериканский танец реггатон. Она и сама постоянно танцует и подсматривает движения у других, а еще иногда вскидывает сопло переносного огнемета и, простите, жжет. Но в душе неутомимой 29-летней нимфетки цветет печаль: вместе со своим мужем Гастоном, брак с которым трещит по швам, она была вынуждена сдать обратно в интернат усыновленного мальчика Поло. Дитенок оказался сущим дьяволом: чуть не сжег полдома, засунул кошку в морозилку, а заодно подпалил лицо сестре героини. Пытаясь справиться со внутренним надломом, Эма увлекается полиаморией – и даже вовлекает в круг секса своего адвоката по бракоразводному процессу.
Чилиец Пабло Ларраин, вернувшись к себе на родину после голливудского дебюта «Джеки» с Натали Портман, вновь обратился к современности, как и во времена своей культовой картины «Клуб». До этого он снимал в основном только о травмах прошлого своей родины, в частности про времена правления Аугусто Пиночета – его детство пришлось именно на этот период, который в кино еще особенно не осмыслен. Тем интереснее, что он вдруг решил заговорить о нашем времени, да еще и на языке танца и промискуитета.
Одним из ключевых героев «Эмы» (в нашем прокате фильм приобрел пошлый заголовок «Танец страсти» —в духе индийских картин из 80-х) является сам город: Вальпараисо удивительным образом похож на туристические города стран бывших республик СССР (или, если хотите, на Кубу). Зафиксировавшиеся намертво отголоски архаичного прошлого (старенькие электротрамваи, ретро-балконы с резными балюстрадами, почти из фильмов Отара Иоселиани) как наследие хунты Пиночета. И при этом – стилистика туристической открытки: Ларраин обожает поставить камеру так, чтобы и закат был, и горизонт вдалеке, и картиночные виды города-порта запечатлеть.
Соеди всего этого буйства красок и пожухлых предметов быта – воспарившие духом, раскрепощенные мальчишки и девчонки, отплясывающие под электронный эмбиент чилийского музыканта Николаса Джаара на складах, оборудованных под танцплощадки. А в центре – наша героиня: надломленная горем Эма отчаянно ищет ответ на вопрос, быть или не быть ей мамой. Внутренний ребенок (в отсутствии ребенка внешнего) толкает ее на рефлексивную полигамию и поиск близости. Постепенно зрителю раскрывается ее пылкий темперамент, в противовес ее образу: отрешённый взгляд, волосы цвета пепла (самого чистого белого). Для Эмы танец, как и секс – крик внутреннего одиночества и бунт против поколения постарше: как минимум, против собственного же мужа, который старше ее на двенадцать лет (да еще и экс-гея вдобавок – умеет девушка завладеть вниманием зрителя!).
Ларраин дотошно фиксирует реальность и снова снимает исторический фильм, только не о прошлом, а о настоящем. Без винтажных костюмов – вместо них треники Adidas и спортивные лифчики, зато с ясно ощутимым желанием запечатлеть эпоху в объективе камеры. И Эма в фильме – ходячий (и оттанцовывающий) нарратив времени: либерально настроенная бунтарка во главе таких же, преимущественно бисексуальных (как маркер свободы) героинь, которые ниспровергают узурпатора-хореографа Гастона, стремящегося навязать им свое, консервативное видение танца, которое он считает новаторским.
А пляски (как и секс) сплачивают и покоряют даже самые заскорузлые сердца – с обаянием Эмы решительно не в состоянии справиться никто. И завершится ее схватка со своим телом наперевес весьма неожиданно – спонтанность героини лишь кажется таковой. На деле в ее голове уже давно сидит план, как обхитрить и адвокатку, готовую принимать плату натурой, и своего мужа, и социальные службы, и едва ли не собственного сына, за которого она же и борется. Ларраин как бы говорит нам: за такими молодыми людьми стоит история, а самовыражение – лучшее орудие свободы против тирании.
