14 марта в рамках фестиваля ирландского кино Irish Film Week показали ирландский фильм «Не состарится» с Эмилем Хиршем и Джоном Кьюсаком. Иван Афанасьев рассказывает, как в этой вдохновленной как вестернами, так и хоррорами, картине уживаются каноны жанра и их планомерная аннигиляция.
Американский фронтир времен Дикого Запада. В маленький религиозный городок приезжают трое жутких мужчин – вроде как охотиться за головой местного мелкого бандита, но сами явно те еще бесовы отродья. Пользуясь бесхребетностью местного шерифа и безволием священника, новоявленные всадники Апокалипсиса учиняют грех в самопровозглашенном царствии Божием: распахивают двери некогда закрытого бара, отменяют сухой и игорный законы, привозят продажных женщин. Всех, кто пытается что-либо возразить, без особых сожалений расстреливают. Поселение стремительно погружается в пучины беззакония. А наблюдать за всем этим нам предстоит глазами гробовщика Патрика, живущего на окраине города с женой-француженкой и двумя детьми. По несчастливой случайности он стал «другом» главного злодея – демонического Альберта Датча, настоящего дьявола во плоти, литературно-архетипически разделившего с двумя своими компаньонами-прислужниками характерные черты Сатаны (первый с физическим дефектом – немой, второй не местный, пришедший из чужого края – итальянец).
Сам по себе мрачный нео-вестерн Ивана Кэвэна – своеобразная демифологизация классической легенды о романтическом Диком Западе (до этого режиссер уже деконстуировал жанр хоррора в «Канале»). Иронично, что хоронить штампы о бравых ковбоях и красивых дуэлях в закате солнца (которого в «Не состарится» просто нет) предстоит именно гробовщику: с каждым новым трупом фронтирные сказки уходят в сырую землю. Кэвэна роднит с Патриком то, что оба они – ирландцы, т.е. чужаки, забредшие на чужую территорию в попытках ассимилироваться с чужой культурой. Протагонист – изгой, который не имеет возможности приобщиться к жизни горожан, только лишь к смерти. Классический «посторонний» – его роднит с инфернальным Датчем то, что властный изверг почти такой же, хотя ему хочется добавить две буквы и назвать «потусторонним». Он платит Патрику за каждого похороненного в его гробах чеканной монетой: вечный отщепенец оказывается нужным, ведь в городе, окаймленном темной вуалью деспотичной, хоть и беспомощной перед адским зверьем религии, хорошая могила под крестом – на вес золота.
Через эту простую смысловую конструкцию режиссер эффектно разрушает классический канон. Кэвэна, вторгаясь на чуждую ему территорию американского вестерна, явно будучи большим поклонником изъеденного мухами жанра, варварски потрошит трупик и святотатственно превращает священную корову американской культуры в зомби. Игра в разрушение рамок превращается в бесцеремонное, почти антропологическое исследование. Чего, кстати, не удалось в свое время Мартину Кулховену с его очень близким по интонации нидерландским нео-вестерном «Преисподняя»: там мы просто наблюдали за тем, как священник-садист распинает американскую мечту о слаженной семье, исправно посещающей церковь и возделывающей свой клочок земли; в этом не было ничего, кроме мизантропии пополам с покушением на табуированные вещи (религия, семья, свобода слова). Кэвэну удалось разворошить жанр, не оставив на нем камня на камне, но при этом умудрившись потом каждый осколок собрать, чтобы вывести голема, убедительно демонстрирующего, что в эстетике Дикого Запада нет и не должно быть ничего романтического.
Кстати, единственное, что вытягивало «Преисподнюю» – мощный, очень убедительный антагонист в лице Гая Пирса, который был слишком омерзительно хорош, чтобы истязаться над такими неинтересными жертвами. В «Не состарится» негодяя разыгрывает знатно раздобревший, почти неузнаваемый Джон Кьюсак, который за счет подзаплывшего лица, скрытого полами черной шляпы, обретает до этого невиданную в карьере актера зловещесть. Альберт Датч – прямое свидетельство того, к чему ведет безграничная жажда власти и упоение ею: огромный, скрытый за неснимаемыми черными одеждами костолом, безразличный к чужой беде и чужой боли, одно присутствие которого навевает ужас. Угроза исходит от него даже когда он просто говорит: ведь мы прекрасно понимаем, что он никогда ни о чем просто так разговор не заводит. Концентрированное, по учебнику выписанное, по-библейски каноничное, по-человечески неприятное зло, воплощенное в одном говорящем образе. Как чума, он распространяет вокруг себя смерть и оголяет безволие человека, погруженного в вечное выживание в условиях недружелюбных диких земель.
А что, кстати, значит «Не состарится» (в оригинале – Never grow old, дословно «никогда не станет старым»)? Почему вообще такое странное название? Знатоки говорят, что это фраза из «Живой Библии», вольного перевода английской версии за авторством Кеннета Натаниэля Тейлора, которая означает: «и да пребудешь неизменным», но загвоздка в том, что сама книга вышла в 1971 году, т.е. лет через сто после событий фильма.
Думается, все гораздо проще: речь о жанре. О вестерне. Который, как бы не хотелось, в гроб не загнать – эта могучая конструкция даже после своей смерти, подобно Альберту Датчу, будет трепать мировую культуру. Просто раньше ковбои были благородными парнями из «Великолепной семерки», спасавшими простых людей от полчищ бандитов, порой ценой своей жизни. Но жизнь, как и этот фильм, показывает, что той же горстки благородных парней хватит, чтобы при помощи выпивки и секса погрузить сколько угодно пещерных людей в пучины безбожия и беззакония. Стоило бы только захотеть. А еще, что зло никогда не состарится – оно будет жить вечно, пока ему есть, что предложить как страстолюбцам, так и тем, кто бесстрастно закапывает последствия гегемонии зла.
