12 марта в прокат выходит «Пиноккио» Маттео Гарроне – экранизация знаменитой книги Карло Коллоди, недавно показанная на Берлинском кинофестивале. Специально для DEL’ARTE Magazine Роман Черкасов рассказывает, что у Гарроне получилось отличное, но вряд ли детское, кино.
Кажется, Маттео Гарроне окончательно переквалифицировался в сказочника. Когда пять лет назад он снял «Страшные сказки» (экранизацию трех волшебных новелл из сборника итальянского фольклора XVII века), это было неожиданным ходом для режиссера, некогда прославившегося социально-реалистическим фильмом о буднях неаполитанской мафии («Гоморра», 2008). «Сказки» приняли с недоумением, они ожидаемо (хоть и незаслуженно) плохо прошли в прокате, но показали, что Гарроне отлично умеет работать со сказочным материалом.
И всё же его «Пиноккио» вызывал некоторые опасения. Первое было связано, понятное дело, с актером Роберто Бениньи, чью карьеру сказка о деревянной кукле как раз и угробила 18 лет назад. Тогда, после триумфа фильма «Жизнь прекрасна», Бениньи на короткое время сделался всеобщим любимцем и решил, что экранизировать книжку Карло Коллоди с самим собой в главной роли – замечательная идея. Фильм с треском провалился, и поделом: двухчасовой бенефис самовлюбленного пятидесятилетнего коротышки, изображающего маленького мальчика, вполне достоин того, чтобы его в качестве наказания нон-стопом крутили в одном из филиалов ада, предназначенном для излишне несамокритичных людей. У Гарроне уже 67-летний Бениньи получил более подходящую ему роль Джепетто (папы Карло). Он по-прежнему в полном восторге от своего комедийного таланта и по-прежнему не в силах это скрыть: в самом начале есть невыносимо слащавая сценка в закусочной, где Бениньи не затыкается ни на секунду, обрушивая на зрителя неподъемные тонны обаяния и всяческой доброты. Однако потом из живого полена появляется Пиноккио, и Бениньи послушно уходит на второй план, за что ему, конечно, огромное спасибо: на большую часть фильма о нем можно с облегчением забыть.
Кроме того, была опасность, что под грузом ответственности (крупный, по меркам итальянского кино, бюджет; экранизация национальной классики, предназначенная не только для внутреннего, но и мирового рынка) Гарроне попытается максимально всем угодить и либо сделает аккуратно-почтительную экранизацию бессмертного оригинала, либо пойдет по дороге, проложенной Диснеем (а соревноваться с Диснеем на его территории – заведомо проигрышный вариант для европейского кино).
Но Гарроне пошел альтернативным путем. В отличие от диснеевского мультфильма 1940-го года, его «Пиноккио» сделан довольно близко к тексту книги, все основные события и персонажи более-менее на месте. Однако кое-что он меняет и, прежде всего, – интонацию. В книжке Пиноккио – задорный наглец; у Гарроне это спокойный мальчик с очень грустными глазами, который, конечно, иногда дерзит и не слушается, но даже в эти моменты выглядит, скорее, печальным и потерянным. Дидактику Гарроне сводит к минимуму, резонёр Сверчок и школьный учитель у него предстают довольно неприятными персонажами. И даже фея (Марина Вакт – красавица из фильмов Франсуа Озона), хоть и остается доброй наставницей, все равно выглядит как-то подозрительно: то помогает Пиноккио, то нет, то без объяснений исчезает, то появляется. Некоторые сюжетные нелогичности, имеющиеся в романе Коллоди, Гарроне превращает в нелогичности самого мира, в котором приходится жить Пиноккио. И потому если в книжке герой попадает в передряги, потому что непослушный и нарушает правила, в фильме Гарроне он вроде и не прочь эти правила соблюдать, но мир вокруг слишком неприветлив и слишком запутан, и что здесь хорошо, что плохо – не разберешь.
А мир в фильме действительно жутковатый, неуютный. Как дома Пиноккио чувствует себя только живя у феи, но, изображая этот райский приют, режиссер разными средствами создает впечатление его эфемерности, словно дом феи с его обитателями может в любой момент без следа раствориться в воздухе; да он вроде и правда может. Вдобавок Гарроне населяет свою картину всякими криповыми персонажами, напоминающими ожившие кошмарные галлюцинации – чего стоят одни только монструозные куклы из театра марионеток, похожие на претерпевающих муки грешников в каком-нибудь средневековом аду.
Современные технологии позволяют реалистично изобразить любую сценарную фантазию, а для традиционной сказки, напротив, важна условность: все эти антропоморфные говорящие животные из сказок, будучи реалистично воплощенными на экране, порой производят незапланированный комически-пугающий эффект. Но это именно то, что нужно Гарроне, и он изобретательно оборачивает противоречие между технологиями и сказочной условностью себе на пользу: показывая деревянную куклу с живыми человеческими глазами, или гигантскую тётушку-улитку в женском платье, или совершенно неописуемого тунца, он как раз и добивается соединения комического гротеска и откровенной жути.
Фельетонный сюжет воспитания человека из полена Гарроне превращает в фантасмагорию, отсылающую к средневековой мистерии, фарсу и к традиции итальянской комедии дель арте. Библейским аллюзиям, которые были в книжке Коллоди (герой во чреве китовом и т.п.), режиссер придает какое-то прямо торжественно-мистическое звучание, плюс добавляет многие библейские мотивы, которых в оригинале не было: показывая, например, волшебное дерево с растущими на нем монетами как залитое золотым светом Эдемское древо или помещая сцену перерождения Пиноккио в живого человека в хлев, место рождения Христа.
Культурный бэкграунд «Пиноккио» Гарроне – позднее средневековье и барокко. И если в «Страшных сказках» режиссер вдохновлялся живописью прерафаэлитов и гривуазной эстетикой XVIII века, то в «Пиноккио» преобладание темного фона, рембрандтовская игра со светотенью и некоторые другие визуальные решения отсылают к живописным работам старых мастеров. Причем, в отличие от «Страшных сказок», весь этот культурный багаж тут нужен не просто для декоративного оформления истории, а оказывается ключевой составляющей самой истории.
Словом, Гарроне сделал потрясающе красивую и завораживающую картину. Не понятно только, на какую аудиторию это рассчитано: для детей – слишком мрачно, для взрослых – слишком сказка. Для поклонников уютной готики а-ля Тим Бёртон и дель Торо это слишком эстетская и бескомпромиссная работа. Сам Гарроне настаивает, что снял фильм для семейного просмотра (в Италии его выпустили как раз под Рождество), но, конечно, вряд ли «Пиноккио» себя коммерчески оправдает в этом качестве. Как бы там ни сложилось, хочется надеяться, что кто-нибудь предложит Гарроне денег и на третью сказку, – уж больно хорошо у него получается их рассказывать.
