Произведения молодых представителей корейской культуры прекрасно вписываются в международный контекст контемпорари-арта и при этом остаются неуловимо иными. Чтобы увидеть больше, искусствовед Евгений Наумов в своей обзорной статье обращается к истории корейского искусства ХХ–XXI века. Он подробно объясняет, как адаптировались направления академизма и информель в местной культуре, в чем медитативная практика отразилась в направлении тансэкхва, зачем политическая идеология ушла в движение «минчжун мисуль», и почему корейский гиперреализм так непохож на западноевропейский.
Реализм в XXI веке
Разговор о корейском искусстве XX века стоит начать с академизма. Классические европейские подходы к живописи начали проникать на Дальний Восток еще несколько веков назад, но академическая школа сложилась только в первой половине XX века, во время японского протектората. Стимулом к ее формированию стало стремление встроиться в мировой культурный контекст, наверстав исторический разрыв, возникший во время изоляции. Эта школа до сих пор сохраняет определенное влияние на молодых художников. Например, Чонун Ли (Jeongwoong Lee) создает монументальные полотна в духе таких мастеров неоклассицизма конца XIX века, как Уильям Бугро, Джон Уильям Годвард, Лоуренс Альма-Тадема и Генрих Семирадский. Сходство ощущается и в общем колорите, и в интересе к античной архитектуре, и в том, как художник распределяет фигуры в пространстве картины, однако, и герои его работ, и их окружение сохраняют признаки принадлежности к восточной культуре.
Чонун Ли «Падающие листья», 2018
Изобразительный язык классицизма стал поистине интернациональным, и на нем можно легко говорить на темы, важные для любого человека: о том, кто мы, откуда пришли и куда направляемся, о любви и печали, о вечности и мимолетном. Такие картины будут понятны любому, кто хотя бы поверхностно знаком с мировым культурным наследием. Интерес корейских художников к классической живописи не случаен, так как в этой культуре глубоко укоренено уважение к упорному и кропотливому труду, который так важен для освоения всех тонкостей академизма.
В последнее время Чонун Ли вкрапляет в свои реалистические холсты элементы искажения пространства. Эти «глитчи» хорошо вписаны в пространство картины, так что зритель не сразу понимает, что у деревянного столика не достает крышки, а дерево в углу начинает распадаться на пиксели. Что художник хотел сказать этим приемом? Что Золотой век, воспетый гуманистами и художниками эпохи Возрождения, — это конструкт, выдумка, виртуальная реальность? Или это реалистическое искусство уже не выдерживает возложенной на него задачи быть убежищем от ужасов реальности, и сервера эстетики переполнены?
Чонун Ли «Никто не знает имени сломанного черного дерева», 2020
Молодая художница Ли Чинчжу (Lee Jinju) создает сложные композиции, наполненные символическими объектами. Все они выглядят вполне узнаваемо, и зрителю не нужно гадать, что именно он видит на картине, но значение увиденного от него ускользает. Такие произведения надолго завладевают вниманием и заставляют блуждать взглядом по поверхности, отыскивая все новые и новые подробности, связи и визуальные рифмы.
Ли Чинчжу «Все имена», 2019
Знания принципов академической школы необходимы для построения реалистичных изображений, работы с объемом и светом, даже если художник сосредоточен на создании сюрреалистических сюжетов и личной мифологии. И хотя классической или реалистической живописью в строгом смысле такие произведения назвать нельзя, все-таки они наследуют этим европейским традициям.
Корейский информель — первая альтернатива академии
Практически с самого начала формирования современной национальной школы искусства Южной Кореи у академического направления появилась оппозиция. В первое время официальному искусству противостояло течение информель, вдохновленное французскими современниками Жаном Дюбюффе и Жаном Фотрие, а также американской живописью действия. В 1961 году художники молодого поколения создали группу Actuel, деятельность которой была направлена против неоклассицизма, прочно ассоциировавшегося с десятилетиями японской оккупации. Кроме того, программа Просвещения, выраженная в классическом искусстве, оказалась дискредитированной в результате Второй мировой войны и политики колониализма. Европейская цивилизация, претендующая на роль учителя для других народов, показала себя не с лучшей стороны. Теодор Адорно заявлял: «Писать стихи после Освенцима — это варварство», однако кровопролитные войны и факты геноцида имели место не только в Европе. Молодые художники, разочаровавшиеся в идеях разумности мироустройства и самоценности упорного труда, хотели воспевать случайность, бессмыслицу и красоту жеста. Как и европейские современники, корейцы использовали в своих работах грубые фактурные мазки, составляющие искаженные фигуры или абстрактные композиции.
Чан Сонсун «Работа-432», 1959; «Аннотация-116», 1995
Ярким примером художника, работающего в подобной манере, можно назвать Чана Сонсуна (Jang Sung Soon), стоящего у истоков корейского информель и продолжающего развивать это направление до нашего времени. Его манера крайне разнообразна, от рельефных картин, написанных пастозной краской, он переходит к легким мазкам сильно разбавленного пигмента. Неизменным остается одно — эстетика спонтанного движения руки художника. «Погружаясь в естественный поток эмоций, отвергая традиционные изобразительные клише и пользуясь собственной интуицией Чан Сонсун вникает во внутреннюю суть вещей, не обманываясь их внешним видом. В абстрактном искусстве чувства становятся ментальными выражениями материи, и они производят кристаллы чистоты», — так пишет о своем соотечественнике профессор Ю Джэ Гиль.
Молодые художники также отдают дань уважения экспрессивной абстрактной живописи, Йонг Джо Джи (Yong Jo Ji) связывает себя и с традицией корейского информель, и с американским абстрактным экспрессионизмом. Фактически он повторяет программу живописи действия, говоря: «Мои произведения — это движение моей истинной сути, метафора, мимолетное внутреннее видение, процесс создания искусства становится самим искусством».
Йонг Джо Джи «Синхрония. Музыка — это наша жизнь», 2008
Некоторые исследователи корейского искусства полагают информель пустым подражанием западному модернизму, однако такое внимание к жесту художника глубоко коренится в культуре Дальнего Востока. Традиционная живопись этого региона развивалась как вариант каллиграфии. Умение построить сложную композицию, понимание пропорций человека и животных, внимание к деталям были очень важны, но все же отступали на второй план перед твердостью и точностью движений мастера. Можно ли рассматривать информель в качестве бессознательного возвращения к истокам?
Тансэкхва — монохромный дзен
Во второй половине 1970-х годов в Южной Корее сформировалось еще одно направление в искусстве, которое противостояло и академизму, и европеизированному информель. Подражая медитативным практикам монахов, художники создавали свои произведения, монотонно повторяя простые действия: проводя прямые линии, выскабливая грунт, втирая краску в холст. Это течение получило название «тансэкхва» (dansaekhwa), что в переводе означает «монохромная живопись», и приобрело популярность на международном рынке. Даже те художники тансэкхва, которые раньше работали в стиле информель, отказались от практики каллиграфического жеста, ярких цветов и сложных композиций в пользу максимально плоских аскетичных работ, выполненных в сдержанных цветах. Такие философски нагруженные произведения и от зрителя требуют предельной сосредоточенности, целенаправленного внимания, характерного для буддистских медитаций.
Ли Уфан «Из линии», 1978; «Из точки», 1976
Ли Уфан (Lee Ufan), один из основателей тансэкхва, долгое время создавал серии картин, состоящих из вертикальных линий и горизонтальных рядов точек. Хотя эти произведения и обладают определенной долей красоты, однако, нельзя сказать, что художник преследовал эстетические цели. Не пытался он также сделать видимыми свойства картины или материала — задача, характерная для некоторых европейских абстракционистов. Ли Уфан просто набирал кистью минеральную краску и очень медленно писал одну линию за другой. Кисть высыхала, но художник продолжал вести руку вниз, пока не достигал края холста. В серии работ «Из точки» автор делал последовательные квадратные мазки до тех пор, пока не иссякал синий пигмент, и тогда снова окунал кисть в емкость с краской и продолжал с того же места. Занимаясь такой механической работой, мастер, вероятно, размышлял о том, как человеческая индивидуальность постепенно растворяется на пути Просветления так же, как исчезают тонкий рисунок ворса кисти или случайные потеки по мере расходования краски. Сам Ли Уфан называет это «йохаку-но-би» (yohaku-no-bi) или «искусством пустоты».
Пак Собо «Почерк No. 46-73», 1973; «Почерк No. 020614», 2002
Другой представитель тансэкхва Пак Собо (Park Seo-Bo) с 1970-х годов продолжает серию под названием «Почерк» (Ecriture). Он начинал с листов и холстов, заполненных хаотичными линиями и царапинами, будто кто-то расписывал ручку. Сам художник так описывает свой ранний период: «Я ничего не изображал, в моей работе не было ни формы, ни акцента, ни тонкостей, кроме чистой вибрации, исходящей от ничегонеделания — действия через бездействие. Любой может рисовать линии, но мои линии — это эндемическое явление, происходящее только во мне». В последние годы Пак Собо создает строго упорядоченные панели, расчерченные объемными вертикальными полосами, вылепленными из традиционной корейской бумаги ханджи, изготавливаемой из шелковичного дерева. Возможно, весь этот художественный путь символизирует то, как по мере духовного развития запутанные эмоции и беспорядочные мысли приобретают четкую направленность и жесткую структуру. Такие работы могут достигать размеров более двух с половиной метров, а усердный труд над небольшим участком длится целый день. Художник работает с бумагой, так же, как монах упражняет свой разум и дух. Те места, где он оставил видимой основу, могут быть метафорой моментов остановки разума и созерцания Ничто, лежащего за иллюзией мира.
Дальневосточный пролеткульт
Направления информель и тансэкхва подвергались критике со стороны представителей левых идеологий. Катализатором становился рост социального напряжения в результате неравномерного развития общества и распределения финансовых благ. Ускоренный технологический прогресс, стимулируемый авторитарной властью военных, оставлял огромные слои населения жить и трудиться в условиях, характерных для диккенсовский Англии. В области культуры также установилась монополия тансэкхва, закрепившая эстетический канон и успешно сотрудничавшая с государством.
Общественные и политические силы, сформировавшие запрос за демократизацию общества и создание социальных гарантий, называли себя «минчжун» (minjung), что дословно переводится как «народ», но употребляется в значении «представители угнетенного класса, осознавшие себя в качестве исторического субъекта и участвующие в классовой борьбе». То есть «минчжун» — это корейский аналог пролетариата. Художники-минчжуны противостояли абстрактному искусству, которое, с их точки зрения, заигрывало с западным арт-рынком и отвлекало от классовой борьбы, не предлагая зрителю ничего кроме пустых мудрствований. Движение «минчжун мисуль» (minjung yesul) определяло себя как «искусство, созданное рукой минчжуна, принадлежащее минчжуну и существующее для минчжуна» (Вон Донсок, теоретик минчжун мисуль). То есть художник должен был слиться с народом, делать свои произведения понятными народу и отражать в них политические чаяния народа. Примерно такая установка лежала в основании пролеткульта — организации, работавшей над созданием пролетарской культуры, которая сменила бы буржуазно-аристократическую.
О Юн «Земля», 1983
О Юн (Oh Yoon) был первым участником движения «Реальность и речь». Он и его товарищи создавали искусство, отсылающее к народному корейскому искусству минхва (minhwa) — анонимным ксилографиям, распространявшимся на базарах и рынках, исторической альтернативе каллиграфии и традиционной живописи. О Юн использовал стилизованные образы простых людей, работников и крестьян, шаманов и демонов. Его энергичные гравюры, часто снабженные лапидарными лозунгами, должны были вдохновлять своих зрителей на социальную борьбу, высмеивать существующий порядок вещей и просто привносить в их серую реальность немного эстетики. Толстые линии, сохранившие текстуру дерева и следы обработки резаком, отражали суровое благородство жизни простых корейцев. Художник умер от болезни в 1984 году, однако созданное им направление было активно до середины 1990-х годов, когда официальный курс на демократизацию и создание общества равных возможностей сделал движение минчжун частью истории. Но и после художники-минчжуны продолжили создавать социально-критические работы, вдохновленные проблемами постиндустриального общества.
Умножая реальность
Направление гиперреализма в южнокорейском искусстве также противостояло главенству монохромной абстракции, но, в отличие от минчжун мисуль, оно было максимально аполитично. Хотя произведения дальневосточных гиперреалистов внешне очень похожи на работы их западных коллег, в основе их творческого подхода лежит совершенно другая задача. Если американские и европейские художники искали способы преодолеть кризис фигуративного искусства, то корейский гиперреализм продолжает и углубляет символическое и духовное измерение абстракции.
Ко Ён Хун «Каменная книга», 1987
Ко Ён Хун (Ko Young Hoon) начал свой творческий путь в 1974 году, тогда он создавал реалистические изображения камней, застывших в пустоте. В 1980-х художник начал использовать в качестве фона страницы с печатным текстом, и с тех пор эти композиции все усложнялись. Как и тансэкхва, гиперреализм действует в русле традиционных философских представлений дзен-буддизма, балансируя между круговращением жизни и смерти (ю) и покоем небытия (му). Несмотря на реалистическую манеру изображения, картины Ко Ён Хуна зачастую выглядят как фрагменты снов или бредовых видений. Не могут же камни в самом деле парить над книгой, а сама эта книга иметь два или три корешка. Само пространство этих картин парадоксальным образом искажается. Зритель понимает, что так не бывает в реальности, но бессознательно верит в изображенное. Это ощущение очень трудно передать в фотографии, так как полотна Ко Ёна Хуна имеют настолько большие размеры, что сопротивляются мгновенному схватыванию и анализу увиденного. В последние годы художник отказался от сложносоставных композиций и вновь обратился к портретированию единичных объектов: фарфоровых ваз, левитирующих в клубах тумана.
