Все ценители современного искусства отметили эту осень походом в Мультимедиа Арт Музей в Москве (МАММ), где прошла выставка лондонского художника Филипа Колберта. Эпатажный артист из Лондона привез в столицу 28 работ, основным персонажем которых стало его альтер-эго – гигантский лобстер, одетый в ярко-синий костюм с яичницами. На протяжении экспозиции “ракообразная сущность” Колберта сталкивалась с историческими личностям и мистическими символами, которые отображали реалии современного медиапространства. Подводя итоги выставки, в DEL’ARTE Magazine решили вспомнить, что и Пабло Пикассо и Дэвид Боуи тоже активно использовали идею альтер-эго. Разбираемся зачем им это было необходимо.
Когда зритель соприкасается с миром художника и его творчеством, он часто сталкивается с его альтер-эго – вымышленной сущностью, в характере и действиях которой отражается личность и скрытые желания артиста. Творцы разных жанров создавали себе маски. Одни для того, чтобы выделиться на фоне остальных, другие, чтобы отстранить свою реальную жизнь от артистического амплуа. Иногда художники используют альтер-эго как своего дублера, помещая его в картины, тем самым запечатляя свой образ и размышления.
Именно таким способом Пабло Пикассо провел свое второе “я” сквозь все творчество. Одинокий Арлекин – подыгрывающий окружающим, грациозный актер, с которым художник ассоциировал себя. Арлекин не был печальным клоуном, а скорее походил на демиурга. Пикассо часто рисовал Арлекина вне представления, иногда только сошедшего с подмостков сцены: персонаж уже снял актерскую маску бессмысленного смеха, но он не печален, лишь немного устал. На таких картинах художник изображал человека одинокого, но не отличающегося от обычного прохожего – он полон жизни, простых переживаний и размышлений. Пикассо здесь редко использовал яркие цвета и не погружал Арлекина в эпицентр циркового представления, он говорил о личности и о душе, передавая через персонажа свои рассуждения и отношение к жизни.
Новые витки времени делают художников смелее, а их второе “я” становится ярче. Любителем эпатажного альтер-эго был певец Дэвид Боуи. За свою жизнь певец создал десяток образов, каждый из которых представлял нового артиста для публики. Яркие красные волосы и нездоровая худоба инопланетянина Зигги Стардаста дали мощный толчок его музыкальной карьере – новый образ стал брендом, а певец научился продавать свою альтернативную сущность. Боуи придумывал не просто сценические образы, он придумывал новые модели поведения для своей настоящей жизни. Он наделял своих персонажей характером и привычками, которым повиновался сам. Его радикальная смена образов приводила к изменчивости его музыкального стиля – вымышленные личности не подстраивались под музыкальные предпочтения артиста, они полностью руководили ими.
Современные художники стараются сделать свое альтер-эго более абстрактным. Филип Колберт не индивидуализирует свое второе “я”, а, скорее, наоборот – обезличивает. Колберт в своих работах говорит о том, что люди потерялись в цифровом мире: создают для себя ложные образы в социальных сетях, монетизируют абсолютно бесполезные вещи и обесценивают при этом каноны искусства. На своих полотнах художник сталкивает Ван Гога и Капитана Америку, Петра Первого и глупого коня из “Истории игрушек”. В его картинах нет свободного пространства, каждый сантиметр заполнен случайными вещами, с которыми контактирует или борется альтер-эго Лобстер. Суть Лобстера в том, что им может быть каждый из зрителей, ведь все уже создали свое второе “я”, придумали свои религии и правила игры в жизнь, но практически никогда не догадываются об этом.
С другой стороны, Лобстер – это способ показать, что жизнь проста и не нужно ее усложнять. Кольберт помещает свое альтер-эго в простые ситуации из повседневной жизни, предлагая вспомнить о повседневных радостях. «Мне нравятся фигуры Лобстера, катающегося на скейте или отдыхающего в шезлонге, потому что они воплощают простоту жизни. Ты тоже можешь лежать на шезлонге или ехать на борде – ведь это очень просто и так по-настоящему», – отметил Колберт на открытии выставки в МАММ.
