Фотограф Юлдус Бахтиозина: «Моя новая муза – синематограф»

Татарское барокко, фольклор и сюрреализм. В своих работах арт и фешн фотограф Юлдус Бахтиозина иронично и дерзко высмеивает стереотипы и общепринятые идеалы красоты. Балансируя между сказкой и реальностью, она провоцирует и пробуждает зрителя. Но уже не только фотографиями. Единственный российский спикер международной конференции TED и одна из «100 женщин, меняющих мир» по версии BBC, Юлдус пробует себя в новой роли – режиссера. Совсем скоро мы увидим ее первый игровой фильм, короткометражку «Дочь рыбака». Delarte Magazine поговорил с Юлдус о том, как фотографы становятся режиссерами, а молодые романтики – рыцарями нового времени.

 

— Что вас сподвигло попробовать себя в качестве режиссера?

— Желание роста, желание дать движение образам, которые я до этого воплощала в жизнь через фотографию, желание вывести себя из зоны комфорта и даже ввести в некий стресс и челлендж. Художник обязан экспериментировать и ставить перед собой сложные задачи. Тогда он растет.

 

— Фильм «Дочь рыбака» еще не вышел, но все же наверняка вы для себя уже можете сделать первые выводы. Это был позитивный опыт? Кино это ваш мир?

— Опыт и процесс — это самое главное, иногда это даже важнее, чем результат. Фильм, так сложилось, стал для меня пунктом назначения и отправления в новое путешествие по жизни. Он совпал с множеством перемен в моей жизни и моей личности. Он пал на мое 33-летие и открыл для меня новое восприятие мира. Именно об этом и сам фильм. Кино – мое! Потому что кино — это искусство, а моя жизнь — это искусство, и я служитель муз, служу я многим из них, сейчас моя новая муза – синематограф.

 

— Насколько сложно было работать в такой звездной команде (саундтрек для «Дочери рыбака» написали Луна и Тима Белорусских, а хореографию поставил Владимир Варнава)?

— Не сложно. Сложнее с теми, кто «не звездный», у них больше проблем личностного развития, комплексов и несостоятельности. С людьми цельными, успешными, самодостаточными – работать одно удовольствие. Они знают цену себе, своему труду и уважают труд таких же звезд как они сами. Быть звездой — это работа, в первую очередь над собой. Звезды тоже образуют целые созвездия, наверное, не просто так. У нас точно!

 

— Опыт в фотографии помогал при съемке фильма? Можно ли сказать, что история “Дочери рыбака” навеяна вашими фотопроектами?

— Фотография и дала толчок. История “Дочери рыбака” навеяна моим детством, но в первую очередь, – она посвящена моему отцу. Стилистически, многие образы – выходцы из моих фоторабот, безусловно.

 

— А насколько легко совмещать в собственном лице и автора концепции, и режиссера, и продюсера, и дизайнера? Есть тут немного от контрол-фрика?

— Я в первую очередь художник, поэтому для меня все вышеперечисленные должности — это одно лицо. Буквально на днях мы с моим исполнительным продюсером (и кстати кастинг директором в одном лице) Марией Павловой, обсуждали оформление титров и поняли, что мое имя будет почти под каждой статьей (цехом) кинопроизводства. Единого слова пока нет, титры будут длинные. А вообще, если ты что-то можешь – делай. Не можешь – найди того, кто может и делает это круто. Я не пишу музыку, не пою, не ставлю хореографию (слава Богу!), поэтому я собрала тех, кто делает это очень качественно. Но, да, я могу совмещать несколько должностей и мне это нравится, и да, конечно, абсолютно совершенно – я контрол-фрик!

 

— Себя не доверяете никому снимать из этих же соображений? Насколько вообще вам интересно работать по другую сторону объектива: быть моделью, актрисой?

— О, я обожаю быть по другую сторону камеры! Вспомните мои автопортреты! В своем фильме я тоже играю. Эпизодическую роль, но крайне авторитарную. Злодейку, конечно. В юношестве я ходила в театральную студию и мне там давали роли исключительно положительные: Аленушек, фей, нимф. Это очень скучно. В моем фильме, к слову, нет подобных «овощных» персонажей. Даже главная, положительная со всех сторон героиня, имеет как минимум несколько «скелетов» в шкафу.

 

— А можно ли сказать, что в какой-то степени все ваши героини — это отражения самой себя? Зеркала, благодаря которым, в первую очередь, вы сами – проживаете множество жизней?

Да. Все героини — это мои перевоплощения, я бы так это назвала. Но скорее, мои персонажи проживают множество моих сущностей, по принципу гессевского «Степного Волка». С мужскими же персонажами – все иначе. Как-то сложилось, что в моем фильме все мужчины: козлы, ковры для вытирания ног и немножко гопники. Но мужчин я очень люблю. Просто так сложилось. 

 

— Пять лет назад на вашем первом выступлении на TED вы рассказывали о молодых русских романтиках, боящихся показать свою чувствительную, романтическую натуру в российской брутальной среде. Что изменилось за эти пять лет, на ваш взгляд? Вы остались романтиком?

— Я точно осталась романтиком, как бы жизнь не пыталась меня переубедить. За последние пять лет изменилось очень многое. Интернет предоставил возможность многим людям разрушать стереотипы и это безусловно дало больше надежды, но пока не понятно положительным это окажется на выходе или нет.

 

— А среда? Осталась ли она такой же брутальной и безжалостной по отношению к молодым романтикам?

— Это очень индивидуально. Я не верю в какую-то общую среду, она у каждого своя. У кого-то она полна радуг, конфет и поцелуев, а кого-то она фигачит безжалостно по почкам. Цезарю цезарево, иногда мы что-то просто заслужили, иногда нам стоит перестать винить среду и начинать работать над собой, хотя бы для того, чтобы сберечь почки.

 

— Кто ваши герои? Несмотря на то, что вы как-то назвали себя “документалистом мечт”, вы чаще всего показываете людей “лишних”, одиноких, выживающих…

— Мои герои из реальности, которыми я восхищаюсь, – мои родители и их поколение. Таких больше не производят. В них есть что-то настоящее, неподдельное, стоящее. Мне иногда становится страшно от того насколько общество в гонке за удовольствиями и псевдосвободой, потеряло понятие морали и долга. Мои лирические герои – те, кто борется за жизнь, за ее качество вокруг себя. А «лишние» — это, наоборот, те кто ни за что не борются, сидят спокойно в своих ячейках и страдают вещизмом. Те, кто меня вдохновляют, а таких, честно признаюсь, не много, люди сложные, прошедшие инициацию болью. Я верю, что однажды сломленные, – гораздо могущественнее всех остальных и гораздо чище. Мне хочется верить, что тем, кому дано много испытаний в жизни, обретают понятие о морали. И хотя, в основном я права, я тоже иногда ошибаюсь. Когда ошибаюсь, я ненадолго ломаюсь, но потом становлюсь немного сильнее. Таков процесс моего вдохновения: от боли к морали, от морали к истине.

 

— Есть ли в вашем творчестве попытка показать контраст между праздником, карнавалом, яркими костюмами и человеческим одиночеством, его “наготой” и беззащитностью в современном мире?

— Я никогда не рассматривала свой труд как попытку. То, что я делаю — это высказывание. Оно четко сформулировано. Оно очень резкое, дерзкое, и в то же время мягкое. Оно как мясо на косточке, кровавое, сочное, упирающиеся во что-то очень трудное, иногда не поддающиеся перевариванию.

 

— Вы проповедуете эскапизм как своего рода магию в повседневной жизни. Как уйдя от реальности, не потерять желание в нее вернуться?

— Я ничего не проповедую. Я еще слишком юна, хоть и на грани вести за собой учеников по пустыням. А чтобы не потерять желание вернуться в реальность, нужно, в первую очередь, быть ментально здоровым человеком. Нужно любить жизнь и физиологию, не принимать психотропные препараты и получать удовольствие от экспериментов, челленджей, но воспринимать это как терапию, а не панацею.

 

— Вы часто переезжали, выросли как художник на улицах Лондона, но при этом в центре ваших работ – русская сказка, переосмысленный фольклор, ироничный взгляд на отечество. Эта “русскость” определяет ваш стиль или все же это временный период, анализ собственных культурных корней?

— Я очень люблю свою страну и беру самое лучшее что в ней есть. Более того, я пытаюсь это показать как можно более широкому кругу лиц. «Русскость» не определяет мой стиль. Я – русский человек, коренная петербурженка. Мои предки – татарская княжеская династия, поэтому свой стиль я самоиронично называю «Татарское Барокко». Для меня это пышность, хаус, антилогика, феминизм (амазонский), власть сложных форм, неуместность, удовольствие в дискомфорте. Я смешиваю очень много элементов в своем искусстве, у меня легко в кокошниках могут расхаживать темнокожие девушки, играющие роль беженцев из Африки. Эклектика – скорее это определяет мой стиль.

 

— Кого из русских художников вы выделяете? Кто оказал на вас большое влияние?

На меня вообще никто не оказывал влияние кроме самой жизни. Я базирую все свое искусство на собственном опыте и своем «переваривании» информации и действий вокруг. Я считаю, что к определенному возрасту, человек должен научиться не быть ни под чьим влиянием, иначе он рискует под ним жить, а значит рискует потерять истинное я. Пусть это Я будет неровное, но оно будет уникальное, чистое.

 

— А в фотографии есть у вас “учителя”? Кто-то, на кого вы ориентируетесь? Следите вообще за развитием индустрии? Это важно?

— В последнее время не слежу. Очень много всего одинакового. Доступность к информации породила множество репликантов и уже сложно понять кто кого скопировал. Великие воруют у юных, менее известных, но порой более талантливых, мелкие воруют у тех великих, воруя при этом на самом у менее известных. Следить за этим в какой-то момент стало бессмысленным, почти таким же как собирать пластик и вести его на переработку мимо тысячи помоек с тысячами пластиковых бутылок и банок, которые никто никогда не отсортирует. Едешь, везешь и грустишь. Но с пластиком больше надежды! Следить за развитием индустрии – важно, если ты хочешь быть в ней сегодня. Если ты хочешь быть где-то дальше – не важно.

 

— Как фотографу-документалисту, художнику, работающему с аналогом и без фотошопа, удалось стать успешным фешн-фотографом? Времена меняются?

— Я бы не назвала себя успешным фешн-фотографом. С модой я коммуницирую крайне редко, хотя она со мной постоянно заигрывает. Я люблю моду, как женщина и обожаю, когда мое тело покрывает Balenciaga, но я в первую очередь художник, а значит работаю вне трендов. Направление мода — это серфинг в фотографии.

 

— Насколько сильно ваше творчество определяет желание эпатировать, шокировать?

— Скорее пробудить. На сегодняшний день я озадачена именно этим. Это еще не вылилось в фотографию, но точно есть в фильме. Меня очень волнует вопрос морали и целостности личности, некого рыцарства или кодекса чести и справедливости внутри каждого из нас. Меня тревожит, что в гонке за самолюбованием, люди разучились действовать по доблести и чести, разучились самоотверженности и морали, пока они зажигают под ЗОЖ. Во мне горит желание напомнить о человечности, не говоря уже о более грандиозных планах!

 

— А тема роли женщины в культуре сегодня по-прежнему важна для вас? Вы бы назвали свои произведения феминистическими?

— Мои работы в большинстве своем феминистические, а мой фильм абсолютное воплощение феминизма.

 

— Есть ли еще какие-то сферы, где бы вы хотели себя реализовать? Насколько вам интересно работать на стыке разных дисциплин?

— Мне бы очень многое хотелось попробовать — это точно. При этом я абсолютно точно знаю, что мое, а что нет. Но даже то, что не мое – мне хочется попробовать, чтобы знать вкус, знать мир лучше. К сожалению, я не все смогу в этой жизни. У меня было множество операций на ногах после автокатастрофы, и я уже трижды (не считая исходного) училась ходить заново, поэтому я вряд ли смогу ехать с камерой на горных лыжах или приземляться с парашютом на свои две, снимая птичек. Хотя я подумываю об освоении всяких нано скейтов (скейтить восьмерочкой я могу) с ронимом в руках. Мне, безусловно, интересно то, что сложно. Даже если это у меня получится плохо и это будет ошибка – она будет моей, дорогой, любимой ошибкой.

 

— И когда все же мы увидим “Дочь рыбака”?

— Я думаю, в открытом доступе «Дочь Рыбака» появится в конце следующего года, сначала она поездит по фестивалям и закрытым показам. Но заглянуть через тизер удастся уже этой осенью.

 

Другие Новости

На нашем сайте мы используем Cookies, чтобы быть доступнее из любой точки планеты