В прокат вышел новый фильм студии Pixar «Душа». Специально для DEL’ARTE Magazine Роман Черкасов рассказывает, почему, несмотря на все достоинства этого мультфильма, прежние работы Pixar всё-таки лучше.
Музыкант Джо Гарднер всю жизнь мечтал играть джаз, но вместо этого вынужден работать школьным учителем музыки на полставки — с пугающей перспективой перехода на полную ставку, что будет означать пенсию и медицинскую страховку, а также окончательное прощание с мечтами и унылую «нормальную жизнь». В один прекрасный день его надежды как будто осуществились: Джо успешно прошел прослушивание у известной саксофонистки Дороти Уильямс и получил приглашение занять вакантное место в ее квартете. Воодушевленный, он несется домой, но гибнет в результате несчастного случая. И вот пока тело Джо, скорее мертвое, чем живое, лежит в реанимации, его душа — голубой головастик в очках и шляпе — оказывается на траволаторе, везущем души умерших в Великое После. Возмущенный несправедливостью судьбы, Джо совершает отчаянный прыжок в сторону и оказывается в Великом До, где готовятся к жизни еще не рожденные души — такие же голубые капельки, но поменьше, — а руководят процессом бесплотные существа, которых всех зовут Джерри. Здесь Джо получает задание — подготовить к жизни одну довольно противную душу, которая уже много веков не хочет рождаться, потому что чего она там на Земле не видала и ей и здесь хорошо.
Pixar зарекомендовала себя как производитель картин, в форме увлекательного приключения рассказывающих об одиночестве, заброшенности, старости и смерти, — эти темы заявляют о себе, начиная с их первого полнометражного фильма «История игрушек», и являются центральными во многих поздних работах студии. Пит Доктер, режиссер «Души» и креативный директор Pixar, видимо, намерен углублять эту тенденцию, уже не просто помещая экзистенциальную проблематику в центр сюжета, но открыто и методично организуя художественное повествование как вдумчивый разговор на «очень серьезные темы, о которых не принято говорить с детьми». Такой подход был виден уже в его предыдущей работе «Головоломка» — уже там тихонько зазвенели первые тревожные звоночки. Новый же фильм Доктера, при всех своих несомненных достоинствах, способен вызвать основательные сомнения, что движение в этом направлении пойдет на пользу пиксаровским кинокартинам.
Независимо от степени «серьезности» темы, лучшие фильмы Pixar всегда изображали необычный неожиданный мир (например, мир детских игрушек, которые на самом деле живые) и/или необычную историю (историю дедушки, который улетел вместе со своим домом на воздушных шариках). Смелость и раскрепощенность воображения авторов, прежде всего, и отличала продукцию студии от остальных анимационных блокбастеров, использовавших более осторожные сюжетные модели — Pixar умели удивлять зрителя, предлагая ему нечто неожиданное и ранее не виданное. «Душа» предлагает не столь оригинальную сюжетную идею: все эти потусторонние миры, населенные бесплотными душами, давно и прочно присутствуют в человеческой художественной культуре, а душеспасительные истории о том, как, умирая или стоя на пороге смерти, человек получает трансцендентальный опыт, позволяющий ему взглянуть на свою жизнь со стороны и понять какие-то очень важные вещи, являются традиционными для американского кинематографа, начиная еще, пожалуй, с «Этой замечательной жизни» Фрэнка Капры.
Прежде, обращаясь к старости, одиночеству и смерти, пиксаровские авторы не лукавили и честно репрезентировали эти категории в своих сюжетах, а всякая утешительная житейская философия в их картинах играла третьестепенную роль и была скорее данью жанровым конвенциям (потому что надо же завершить фильм на светлой ноте, чтобы не вгонять малышню в депрессию). В «Душе» нехитрая душеспасительная мудрость выходит на первый план и полностью подчиняет себе художественное высказывание, отчего фильм становится развернутым сеансом терапии, полуторачасовым семинаром на тему «как правильно относиться к жизни». Ничего нового и интересного в формате семейного фильма на эту тему сказать, конечно, невозможно, а потому со зрителем просто делятся откровениями в духе инстаграм-философии: нужно наслаждаться жизнью, как она есть, находить радость в мелочах и прочее — мысли не то, чтобы ложные, но вряд ли настолько ценные, чтобы приносить им в жертву художественную конструкцию фильма.
А она-таки приносится в жертву. Пиксаровские картины всегда были сильны своей космологией: их воображаемые миры — мир игрушек, рыб, монстров из детских ночных страхов или роботов-уборщиков из постапокалиптического будущего — подкупали целостностью и убедительностью, той иллюзией онтологической полноты, которая делала их яркими, плотными, осязаемыми. Зрительское воображение могло исследовать эти миры, видеть, как там всё устроено, додумывать их или, например, ехидно отыскивать в них противоречия — словом, могло в них «жить». В «Душе» репрезентация воображаемого потустороннего мира подчинена, в первую очередь, дидактической цели: вот нерожденные души, вот воспарившие души людей, находящихся в состоянии вдохновения, а вот, почему-то тут же рядышком, души людей, забывших радости жизни, — и все это не более, чем учебные иллюстрации на тему правильной и неправильной жизни, визуализированные абстракции житейской мудрости. Из них не складывается убедительного космологического образа, и даже задавать вопросы по поводу устройства этого мира очевидно не стоит: а почему души, воспарившие в состоянии вдохновения, воспарили именно в Великое До, а не, например, в Великое После или в какое-нибудь иное, специально отведенное для них место? — да ни почему, это просто условность, отстань.
Земной — не-воображаемый, а хорошо знакомый зрителю — мир рисуется гораздо более убедительно, и степенью его полноты и детальностью проработки остается только восхититься. Изображение имитирует «живую» съемку на камеру вплоть до иллюзии световых бликов и глубины резкости, а анимация настолько реалистична, что, если бы не слегка трансформированные фигуры людей и животных, картинка была бы почти неотличима от игрового кино. Все это очень красиво и технически совершенно (особо отметим сцену с падающим с дерева прямо в ладонь семечком-«вертолетиком» — сделано правда здорово), но всё-таки здесь анимация используется немного не по назначению: она не столько говорит на своем языке, сколько имитирует язык игрового фильма. Анимация могла бы продемонстрировать свои возможности в эпизодах мира потустороннего, но Великое До, по задумке авторов, представляет собой однообразное синевато-сиреневое пространство, населенное визуально малоинтересными круглыми монадами и (чуть более интересными) Джерри. В этом противопоставлении яркого и насыщенного земного мира визуально пресному потустороннему художественно реализуется ключевая идея фильма, но в результате анимации как будто негде развернуться: в первом случае она пользуется чужим языком, во втором у нее просто нет достойного материала для работы. И, кажется, единственный раз, когда она может, наконец, дать себе волю и простор — это когда въедливый Терри (единственный не Джерри из всех Джерри) попадает в Нью-Йорк: путешествие изгибающейся и постоянно принимающей условно-антропоморфную форму линии по тротуарам и стенам города показано очень изобретательно. В остальном (как ни странно и в отличие от прежних пиксаровских работ) создается впечатление, что в «Душе» немного такого, для чего был бы так уж необходим язык анимации, и что ту же историю вполне можно было бы рассказать средствами игрового кино. Уж что-что, а синеватые потусторонние фигуры и говорящих котов оно уже несколько десятилетий умеет показывать, и даже без помощи компьютерной графики.
