«ВАНДИКОВА МАДОНА»

«Вандиковой Мадоной» (именно так, с одной «н») в пушкинские времена называли картину Ван Дейка — самого модного для России XIX века фламандского художника. Монументальное полотно «Отдых на пути в Египет», или «Мадонна с куропатками», было настолько популярно, что иллюстраторы воссоздавали черты героини в рисунках для фешен-журналов. Специально для DEL’ARTE Magazine историк моды Марина Скульская поделилась главой из её новой книги — «Литература и Мода. От мстительного платка Отелло до магического берета Татьяны».

«Неужто ты влюблен в меньшую?»

— А что? — «Я выбрал бы другую,

Когда б я был, как ты, поэт.

В чертах у Ольги жизни нет.

Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:

Кругла, красна лицом она,

Как эта глупая луна

На этом глупом небосклоне»

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин», 1823–1831

В 1779 году Екатерина II приобрела у Джорджа Уолпола знаменитую коллекцию картин, собранную его дедом Робертом, министром королей Георга I и Георга II. Несмотря на возмущение английского Парламента и общественности, более 250 полотен из крупнейшей галереи Великобритании были перевезены в Эрмитаж. Большую часть собрания составляли работы прославленных фламандских живописцев — Рубенса, Снейдерса и Ван Дейка. Фамилия последнего тогда писалась и произносилась, как у Пушкина — Вандик.

Образ Мадонны (в те времена ее писали с одной «н»), с которой Александр Сергеевич сравнивает Ольгу, был хорошо знаком читателям «Евгения Онегина» по монументальному полотну «Отдых на пути в Египет», или «Мадонна с куропатками» (1630–1632), входившему в собрание Уолпола. Картина была настолько популярна в конце 1820-х, что иллюстраторы повторяли черты ее героини в модных картинках. «Круглое и красное», то есть красивое лицо рисовали склоненным вправо — в точности как у Ван Дейка, и наряды подбирали соотвествующие. 

Пушкину нравилась другая Мадонна — Рафаэля, созданная в 1505–1506 годах. Ее копия была выставлена в витрине книжного магазина И.В. Слёнина на Невском проспекте и выдавалась за оригинал. «Прекрасные дамы просят меня показать ваш портрет, — писал поэт Наталье Николаевне Гончаровой в 1830-м, — и не могут простить мне, что его у меня нет. Я утешаюсь тем, что провожу часы перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил ее, если бы она не стоила 40 000 рублей».

XVII век был одной из эпох, служившей мощным источником вдохновения для современников Пушкина. На работы Ван Дейка, особенно светские портреты знати, равнялись при создании кружевных воротников, рукавов с разрезами, причесок с длинными завитыми прядями и широкополых шляп с перьями. 

Культовыми фигурами галантного века считались Нинон де Ланкло (1620–1705) и Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626–1696). Гравюры — копии их портретов расходились огромными тиражами, питая воображение модисток, благородных дам и их кавалеров.

Нинон де Ланкло — благородная куртизанка, писательница, хозяйка знаменитого литературного салона, в котором вращались Мольер, Ларошфуко и Расин, помимо искусства соблазнения владела даром остроумной беседы. Ее высказывания становились крылатыми фразами. К примеру: «Сопротивление, которое оказывает женщина, доказывает не столько ее добродетельность, сколько ее опытность».

Мадам де Севинье, французскую аристократку, прославила ее переписка с друзьями и любимой дочерью, длившаяся тридцать лет. Более тысячи писем,   пропитанных неповторимым колоритом парижской придворной жизни времен Людовика XIV, были опубликованы после смерти маркизы в 1725 году.

В честь Севинье в XIX веке назывались прически, рукава, драпировка на корсаже платья и еще драгоценная брошь в виде банта с подвесками. В 1836-м The Magazine Of The Beau Monde по-прежнему настаивал на этих фасонах. 

Журнал «Гирлянда» в марте 1831-го писал о модном бальном наряде: «Платье из блонд; лиф делается в виде сердца, драпированный à la Sevigné, на спинке и плечах убранный с блондовой мантильею <…> на груди булавка à la Sevigné». 

В 1833-м «Московский телеграф» сообщает: «Кажется, что уборка волосов нынешнюю зиму останется в роде à la Louis XIV. Локоны около ушей падают до половины щеки, и даже немного ниже; над затылком волосы приподняты и убраны цветами, которые однако же не должны возвышаться над головой; мшистая роза прелестна в черных волосах. Крупный жемчуг или золотая цепочка, украшающая лоб или верх головы, очень приличны для причесок, так называемых Севинье (à la Sévigné)». 

Пленительные локоны увековечил Гоголь в повести «Невский проспект», над которой он работал как раз в 1833–1834 годах: «Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез». 

Имя Нинон де Ланкло обрело еще большую популярность в мире моды. В эпоху рококо драгоценной и весьма эффективной считалась помада а-ля Нинон, разглаживающая морщины. В течение всего XIX столетия журналы восхваляли корсеты, пудру, газовую ткань, рукава, кружевные оборки à la Ninon. Гастрономическим хитом эпохи, наряду с котлетами а-ля Ментенон и каре ягненка а-ля Конти, была зобная железа теленка, приготовленная а-ля Нинон. 

Прическа а-ля Нинон не выходила из моды на протяжении всего XIX века. 30 октября 1833 года Пушкин обсуждал модный фасон с Натальей Николаевной в двух письмах, отправленных из Болдина в Петербург: «Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. <…> Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причесанную à la Ninon; ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой курве не подумала и не переняла у ней ее прическу?». 

6 ноября Александр Сергеевич возвращается к актуальной теме: «Друг мой женка, на прошедшей почте я не очень помню, что я тебе писал. Помнится, я был немножко сердит — и, кажется, письмо немного жестко. Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. Курва, у которой переняла ты прическу, (NB: ты очень должна быть хороша в этой прическе; я об этом думал сегодня ночью), Ninon говорила: Il est écrit sur le coeur de tout homme: à la plus facile («На сердце каждого мужчины написано: самой податливой»). После этого, изволь гордиться похищением мужских сердец. Подумай об этом хорошенько и не беспокой меня напрасно».

Вспоминается замечательный роман «Приключения барона де Фенеста» Теодора Агриппы д’Обинье, выходивший в 1617–1630 годах. В одном из миниатюрных рассказов, из которых состоит повествование, Король, «проезжая к морю через Гренобль, спросил у тамошнего епископа, как же он наставляет дам-прихожанок, ежели те украшают себя буклями, называемыми «финтишлюшками», и весьма крепко выразился по поводу сей развратной моды». Перевод намного изящнее оригинала, где речь идет о прическе à la garcette, то есть «сука». 

© Фото: Марина Сеульская

Марина Скульская, автор уникальных лекций и книг,
постоянный эксперт теле- и радиопрограмм.