Художник Иван Новиков о современном искусстве, академическом образовании и «Красных кхмерах»

Московский музей современного искусства совместно с галереей pop/off/art представляют выставку «Против зерна» — первый персональный проект молодого московского художника Ивана Новикова, который заявил о себе в начале 2010-х гг. и в настоящее время является заметным участником актуального художественного процесса в России. В фокусе его внимания — границы, напряжение и взаимообмен между природой и культурой, между органическими системами и цивилизацией. Специально для DEL’ARTE Magazine Александра Ерошенко поговорила с художником о предстоящей выставке, влиянии истории Индокитайского региона на его творчество, актуальности академического образования и искусстве молодых художников.

Молодое искусство и субъективность

— Иван, ваша первая персональная выставка состоялась в 2011 году на площадке «Старт», когда вам был 21 год. Насколько сложно молодому художнику начинать свой профессиональный путь?

— Я делал выставку на «Старте» в очень интересный период времени, который застал уже на излете. До кризиса 2008 года в современном искусстве было много людей, готовых безвозмездно помогать молодым художникам. Сегодня ситуация поменялась, и мода на молодое искусство прошла. Сейчас ты либо участвуешь в групповых выставках на независимых площадках, либо поступаешь в какую-то школу искусства. Определенный спад интереса к молодому искусству — это естественно. Галерейная, музейная сферы развились и теперь хотят более подготовленного художника, с которым не нужно много возиться.

— Сейчас наблюдается интерес к поколению Z и к его культуре. Это можно увидеть на примере популярной музыки — там очень ценится «искусство молодых». В визуальных искусствах это не так?

— Прелесть современного визуального искусства в том, что оно обгоняет все остальные сферы культуры. То, что было в визуальном искусстве 10 лет назад, сейчас приходит во всю остальную культуру как вполне нормальная вещь. Общаясь с молодыми художниками и художницами, я замечаю, что интернет дал им возможность более легко доносить свои произведения и видеть творчество других художников.

— Но ведь не все произведения искусства могут перейти в интернет-формат? Те же инсталляции или скульптура — их лучше смотреть в объеме, вживую, и никакой, даже самый качественный, снимок этого не заменит.

— Об этом идут жесточайшие дискуссии, и моя позиция здесь совпадает с вашей. Далеко не все искусство может попасть в цифровой вариант, и, более того, такая диджитализация искусства имеет существенные последствия и опасности. Это создание видимости вседоступности — когда мы видим фотографию инсталляции в Instagram, то нам кажется, что мы восприняли это искусство. В действительности мы увидели только фотографию, документацию произведения.

— Что определяет современное актуальное искусство — проблематика или форма?

— На этот вопрос есть несколько вариантов ответа. Например, Клэр Бишоп, Хэл Фостер и еще некоторые исследователи предполагают, что современное искусство родилось после падения Варшавского блока в 1989 году. Этот тип искусства имеет определенный ряд характеристик. Это теоретическая точка зрения.

Есть еще институциональная концепция, которая предполагает, что современное искусство — это те явления и феномены нашего мира, которые определяются специальными организациями, которые себя называют, например, Музей современного искусства.

Я думаю, что современное искусство — это тип социальной и культурной коммуникации. Его концепция основана на регулярном переосмыслении какого-либо явления, часто с критических позиций, которые не являются общепринятыми.

— То есть современное искусство всегда субъективно?

— Современное искусство через субъективный опыт показывает опыт меньшинств. Современный художник — это всегда представитель, делегат. Он пытается перевести высказывание какого-то сообщества для большинства.

— Не замечаете ли вы, что с течением времени ужесточается цензура? Даже по сравнению с тем, что было 10 лет назад?

— Цензура существует в любом обществе, как я понял из литературы и научных исследований. Сейчас системы финансирования делают ее не такой явной. Скорее всего, если вы делаете какое-то критическое искусство, вам просто не дадут на него финансирование.

Академическое образование и цензура

«Льенсо», 2016 г.

— Как я понимаю, у вас академическое образование? Получается, что от классического искусства вы перешли к концептуализму. Как так получилось?

— Это хороший вопрос, учитывая, что перед этим вы спросили про цензуру. В рамках малого диплома на четвертом курсе я делал большой диптих про митинги 2011-2012 гг. в Москве, где были лозунги: «Единая Россия — партия жуликов и воров», «Путин — вор». Все лозунги, которые я видел, будучи участником событий, я перенес в диплом. Мне звонили, угрожали выгнать из института и в итоге не допустили на защиту. Сошлись на том, что я изменил буквы, но так, что при желании можно было понять, что написано.

Я искренне пытался реализовать практику живописи «сурового стиля» на современном материале, но «суровый стиль» — тот же соцреализм, просто с некоторыми оттенками. Если его поместить в современность, получается анахронизм, это выглядит достаточно смешно и странно. С тех пор я развиваю подход к пластическому формальному решению картин, произведений искусства как к второстепенной задаче. Для меня содержательная часть гораздо важнее, а вот формальный язык я могу подобрать любой — и академический, и соцреалистический, и абстрактный.

—Для современного художника вообще актуально академическое образование?

— Это яркое болезненной событие, после которого жизнь никогда не будет прежней. Пожелать кому-то его я не могу, потому что ненормально, когда человека подавляют, муштруют занятиями. Академическая система похожа на токсичные отношения, когда вас избивает ваш партнер, унижает, но уйти вы не можете.

— У любого художника есть две сверхзадачи: либо довести до совершенства какую-то идею или прием, который существовал до него, либо открывать что-то новое. Какую сверхзадачу Вы ставите перед собой?

— Мне интересно развивать существующую концепцию, но показывать с помощью привычных методик ранее непроговоренную тему.

«Перевернутая корзина», 2015 г.

— В своем творчестве вы часто обращаетесь к событиям прошлого. Это переосмысление — попытка извлечь уроки из опыта прошлого или прямые параллели с современностью?

— Я об этом много размышляю и не имею какого-то однозначного ответа. Меня спрашивают на любой выставке: почему про историю или почему про прошлое? Я думаю, что в среде художников существуют авторы, для которых настоящее является развертыванием прошлого, которые видят за окружающей реальностью события, которые были до этого.

— Есть точка зрения, что именно в наше время обращение к истории связано с тем, что идея развертывания настоящего в будущее сейчас не срабатывает, мы не строим глобальные планы на 50, 100 лет вперед. Мы все время обращаемся к прошлому не для того, чтобы его переиначить и переписать, а чтобы понять, что же тогда произошло, что у нас стало именно так. Почему мы по-прежнему вынуждены бороться с какими-то конфликтами, почему мы помним про них?

— У меня была выставка «Льенсо», которая посвящена транспортным путям Юго-Восточной Азии. Я хорошо помню, что на открытии ко мне подошла критикесса, очень тонко чувствующая искусство, и сказала: «Хоть твоя выставка и про Вьетнамскую войну, а получается, что про войну в Сирии. Абсолютно та же модель!»

— «Льенсо» посвящена Вьетнамской войне, «Перевернутая корзина» — режиму «Красных кхмеров» в Камбодже. Почему вас интересует именно Индокитай?

—Мы в России абсолютно забыли про Индокитай, и то, насколько фундаментальным он оказался для российской истории и современного искусства. Совершенно другая ситуация в США, где в любом учебнике истории искусства Вьетнамская война оказывается значимым поворотом. Именно из-за этих событий появляется критическое искусство, разворачивается институциональная критика, критическая теория и т.д. Это приводит к рождению современного искусства. Вьетнамская война была не самым большим фрагментом в этом пазле, но она стала катализатором.

Мы знаем про концепцию Анри Мальро «Воображаемый музей». Но кто такой Мальро? Министр культуры, коллекционер, теоретик. А почему он фотографировал? Почему эта концепция к нему пришла? Потому что он занимался воровством в Камбодже и Вьетнаме — грабил храмы. В романе «Королевская дорога» описано, как сложно перевезти скульптуру Будды. Как быть с большими произведениями искусства? Фотографировать! Воображаемый музей — очень важная концепция для истории культуры, но она рождена в Индокитае как способ уничтожить и обворовать этот регион.

Вьетнамская война оказалась вне поле зрения именно потому, что события, происходящие в Индокитае, кажутся очень далекими. Сейчас то же самое произошло с коронавирусом, когда во многих государствах думали, что все останется только в Азии, и их это не коснется.

Уроки Индокитая

— «Перевернутая корзина» посвящена Камбодже. Расскажите, почему вы обратились к этой стране?

— Вьетнамская война — часть большой Второй Индокитайской войны, в рамках которой происходила война в Камбодже. Непосредственно на территории Камбоджи были не совсем полномасштабные боевые действия. Через горный хребет Чыонгшон проходили партизанские тропы, по которым из Северного Вьетнама в Южный перебрасывали оружие и боеприпасы. Часть этих путей проходила по территории Камбоджи, во главе которой было правительство генерала Лон Нола. Этот режим был проамериканским. Представьте, что правительство, которое вы поддерживаете, не способно сдерживать партизан, против которых вы воюете. К тому же в Коммунистической партии Индокитая созрела камбоджийская ячейка «Красные кхмеры». Это были высокообразованные люди, которые учились в Сорбонне и т.д., но они были националистами, и использование территорий Камбоджи как перевалочного пункта для сопротивления в Южном Вьетнаме для них было недопустимо, потому что за эту переброску их страну бомбили американские самолеты. Бомбили даже столицу Пномпень, потому что партизанские тропы проходили относительно недалеко от нее. В 1975 году «Красные кхмеры» практически без боя взяли столицу, их встречали как освободителей. Спустя несколько часов они же начинают выгонять людей из жилищ и уничтожать города. По самым скромным подсчетам за время режима «Красных кхмеров» погибли 3,5-4 миллиона людей. Они не только убивали, но разрушили все, что связано с цивилизацией, в том числе и систему ирригации. После тех событий Камбоджа и сегодня закупает все продукты из-за рубежа, хотя раньше была крупной сельскохозяйственной страной.

В лице «Красных кхмеров» природа уничтожила все достижения культурного строительства. Они осознанно стремились к деурбанизации. Иногда говорят, что они загнали страну в каменный век, но можно сказать иначе — восстановили изначальное экологическое состояние Камбоджи.
Китайские маоисты, которые поддерживали «Красных кхмеров», давали им патроны, но в небольшом количестве. А как же тогда убивать? Расстрелов не было, массовые убийства происходили с помощью мотыги, разбивания голов о деревья, или же людям перебивали руки и ноги и закапывали живыми.

«Я хочу бояться леса»

— Ваша выставка называется «Против зерна»: как история Камбоджи связана с экологической тематикой?

— В Камбодже есть «поля смерти». Можно сказать, что это братские могилы, но это большие кладбища. «Поля смерти» оказались невероятно питательным источником для деревьев. Когда ты в первый раз приходишь на «поле смерти» в какой-нибудь провинции, например в Баттамбанге, ты видишь, что вокруг красная земля, а здесь — райский лес, тень, прохлада. Потом ты понимаешь, что это потому, что кости и кровь людей для природы питательны. Я считаю, что это редкий исторический момент, когда природа дала сдачи человечеству. Ужасные события были направлены против всего, что не являлось природным.

Основная часть солдат в Камбодже во время режима «Красных кхмеров» — дети 10-15 лет, которые придумывали самые жуткие способы убийства потому, что им не давали патронов. Эти дети выросли, сейчас они составляют существенную долю населения Камбоджи. Находясь в Камбодже, я понял, что люди вокруг меня перенесли специфический опыт. Они совершали убийства и преступления, а сейчас пытаются с этим жить, и я нахожусь рядом с ними. Это ощущение я для себя обозначил «Я хочу бояться леса», потому что лучше я буду бояться природы, ведь люди гораздо страшнее.

Популярное Бали — это место массовых расстрелов в Индонезии, место самых крупномасштабных убийств. Туризм, экзотизация этого региона очень сильно взаимодействует с теми же территориями, где происходили убийства, потому что природа расцветает там, где все человеческое уничтожено.

«Дананг»

— На выставке в МОММА будут представлены все произведения, о которых мы с вами говорили: «Льенсо», «Перевернутая корзина», «Я хочу бояться леса». Также будут представлены и ваши новые работы. Это продолжение тех же тем или что-то принципиально новое?

— Вся выставка построена по принципу переосмысления деятельности на протяжении 10 лет. Те работы, которые вы перечислили, будут представлены другим образом как совершенно новые инсталляции. Мы с кураторами придумали достаточно интересные ходы. Это не ретроспектива, не итоговая выставка, не подведение результатов. Передо мной стояла задача показать собственную деятельность, как некоторую достаточно связанную последовательную практику. Мы выстроили нарратив с замечательными кураторами Андреем Егоровым, Анной Арутюнян, и каждая старая работа заново перемонтировалась. Новые работы как бы встраиваются в старые.

Центральная часть выставки будет посвящена феномену империализма. Это оммаж циклу из пяти картин, которые написал американский пейзажист Томас Коул, основатель пейзажной «Школы реки Гудзон». Он создал цикл «Путь империи», посвященный античной Римской империи. Идея этой серии работ в том, что все приходит и возвращается обратно в природу.
Вся выставка, в том числе и новые работы, показывает, как по-разному можно смотреть на культуру и историю из сегодняшнего дня. Я надеюсь, что новые работы не будут визуально бросаться в глаза, стараюсь с их помощью собрать воедино все ключевые наработки. В новых работах в максимально лапидарной форме будет освещена проблематика того, как мы смотрим на культуру, на историю, на прошлое.

Подписывайтесь на наш Telegram-канал

Другие Новости

На нашем сайте мы используем Cookies, чтобы быть доступнее из любой точки планеты