В петербургской галерее Anna Nova до 20 августа открыта персональная выставка Петра Дьякова «Заповедник». О том, почему эту выставку стоит посетить, рассказывает культуролог, исследователь современного искусства, куратор образовательных программ ЦВЗ «Манеж» Ярослав Манахов.
Выставка художника Петра Дьякова «Заповедник» в галерее Anna Nova оставляет под впечатлением. Сейчас становится трудно воспринимать искусство, не создающееся из настоящего, без оглядки на актуальный момент. Глядеть на то, как варится в собственном соку очередной талантливый человек — удручающая картина. Тем ярче выглядят такие художники, как Пётр Дьяков, которые находят интонацию, попадающую под определение мрачной или даже пугающей, но никак не фальшивой.
Философ Иммануил Кант полагал, что мысль может быть приватной и публичной. Приватная мысль — это работа ума, ограниченная условностями твоей службы, использование интеллекта в прикладном ключе, скажем, рабочим на заводе или продавцом в магазине. Публичная же мысль — это свобода, то есть ты мыслишь не как шестеренка механизма, а можешь думать и высказываться о том, что ты чувствуешь и понимаешь без оглядки на условности какой-либо структуры. Кант полагал, что в социуме должны иметь место оба вида мышления, более того, он считал, что вольнодумие подданных будет полезно власть предержащим в том случае, если они синхронизируют с ними вектор своего ума и своих устремлений.
Искусство в какой-то момент (позднее эпохи, в которую жил философ) стало авангардом свободомыслия. Впрочем, во второй половине века двадцатого оказалось понятно, что рынок манипулирует дискурсом, а значительная часть произведений так называемого современного искусства создаётся с оглядкой на актуальные тренды. При этом, однако, принято полагать, что практики, существующие в его поле, как правило работают с Новым, постоянно осваивая пластические и дискурсивные территории. Это значит, что теоретически через эти практики люди способны наиболее полно использовать своё право на публичное мышление, направляя прожектор внимания на находящиеся в серой зоне точки немоты и бессилия.
На практике же всегда есть спрос потребителя или социально-политическая повестка, к которой настоятельно рекомендуют прислушиваться и соответствовать. Выставки показывают, что количество текучих нестабильных состояний и переливающихся друг в друга форм в визуальных искусствах неумолимо растёт, что свидетельствует о ведущей роли открытости, уязвимости и одновременно «огораживания» себя и погружения в собственные переживания зачастую в отрыве от актуальной действительности. При этом кураторские тексты становятся всё длиннее, а постигать их становится всё сложнее. Эти тексты изобилуют эвфемизмами типа «новая реальность», «потрясения последних лет», в них заявляется, что художник размышлял о пандемии или обращается к вопросам экологии, при этом и у куратора, и у художника, как у Пиноккио из сказки, начинает расти нос, что по-своему удобно, поскольку сейчас его требуется держать по ветру как никогда в новейшей истории России. Ощущая в художественной среде эти понятные меры предосторожности, становится неинтересно рассуждать о технике и пластическом решении очередной кастрированной работы.
И здесь хочется сказать, что высказывание Дьякова и куратора выставки Полины Слепенковой в этом контексте видится смелым и заслуживающим внимания. Постапокалиптичная эстетика представителя вероятно прекратившей своё существование группы «Север-7» удачно сочетается с, простите, реалиями новой реальности. Используемый язык и культурные отсылки создают ту самую интонацию, которую можно назвать мрачной, отталкивающей, но следует при этом признать, что она пронзительна и существует будто бы не вполне по законам ловящего потоки воздуха флюгера.
Центральный образ картины «Апофеоз войны» Василия Верещагина был заботливо перенесён в пространство галереи Anna Nova и воплощён в горе черепков, выполненных из глины в виде баскетбольных мячей. За ними на стене висит масштабное живописное полотно, изображающее заброшенную баскетбольную площадку. Если подойти поближе, можно заметить, что текстура красочного слоя состоит из отпечатков узора баскетбольных мячей. Инсталляция становится понятнее, когда в кураторском тексте находишь упоминание о том, что после 21 сентября 2022-го художник решил поехать в свой родной город, но нашёл там не убежище, а только ощущение покинутости и глобального оцепенения, символом которой и стала баскетбольная площадка, превратившаяся в призрак прошлого.
Часть выставки, расположенная на первом этаже, вероятно должна привести к этому моменту кульминации. После входной зоны, где зритель видит скульптуру, исполненную в виде человеческой фигуры, горделиво стоящей на постаменте, он попадает в лабиринт, населённый разнообразными созданиями. Фигура на постаменте отсылает, конечно, к античной традиции, однако гимна идеальному человеческому телу здесь, понятное дело, нет, одна из ног героя заменена чем-то наподобие кочерги, а голова отсутствует в принципе. Вместо подиума герой стоит на прохудившейся коробке с порохом. Фигура исполнена характерным для Дьякова образом — здесь и в других местах экспозиции фактурами произведений и текстурами некоторых декораций становятся паттерн кисти руки. В интервью и разного рода текстах о художнике говорится о глине как исходном медиуме, с которого Дьяков начинал свой творческий путь, поэтому тема создания искусства для него тесно связана с этим непреходящим символом.
Тут становится ясно, почему для своего высказывания художник опирается именно на переосмысление классической скульптуры: так, в одном из «тупиков» лабиринта первого этажа можно встретить кусок ещё одной как бы античной статуи — полуразобранную голову каноничного Лаокоона, к которому подсоединены несколько шлангов с водой, ручейками сбегающей вниз. Надругательство над благообразной красотой очередного паркового фонтана как представителя длинной линии буржуазных благоглупостей? Вспоминая, с чего начинается и чем заканчивается эта выставка, понимаешь, что дело не вполне в этом.
***
В марте и апреле 2022 года в художественной среде Петербурга активно велись дискуссии и обсуждения на тему того, что делать дальше. Как работать и где искать для этого силы. Часть таких дискуссий, кстати, велись в оффлайне в галерее Kunsthalle nummer sieben — бывшем пространстве группы «Север-7». Прошло чуть больше года и становится понятно, что единого ответа на этот вопрос так и нет. Часть художников и кураторов уехала, кто-то остался, некоторые из них предпочли абстрагироваться от событий, другие изыскивают способы этого не делать. Возможности публичной (по Канту) мысли в пространстве российского современного искусства резко сократились, но не свелись к нулю из-за особенностей самого этого пространства. В нём, на первый взгляд, давно исчезло понятие «андеграунд», а остались лишь представления о цене на искусство и, соответственно, о более и менее дорогих и таким образом востребованных художниках. Девальвация самой способности художника продвигать некий дискурс, как оказалось, имеет и положительный аспект, которым, впрочем, способны и готовы пользоваться далеко не все деятели культурных индустрий. Блуждания в лабиринте продолжаются.
