«Лето’85»: эпоха невинности

15 октября в прокат выходит «Лето’85» Франсуа Озона — драма о любви и смерти на берегу Ла-Манша, которая должна была принять участие в конкурсе отмененного Каннского фестиваля. Специально для DEL’ARTE Magazine Роман Черкасов рассказывает о новом фильме французского режиссера.

Лето 1985-го года, курортный городок на нормандском побережье Франции. 16-летний Алексис (Феликс Лефевр) проводит каникулы, размышляя, чем ему заняться дальше: найти ли работу, к чему с монотонной настойчивостью подталкивает папа-докер, или продолжить образование и изучать, например, литературу, на что тайком дает благословение мама. Одолжив у приятеля парусную лодку, юноша выходит в море, чтобы, спустив парус и закинув руки за голову, позагорать, как самодостаточные и уверенные в себе герои фильмов о буржуазных обитателях средиземноморской Ривьеры. Однако стоит на горизонте появиться грозовой тучке, Алексис моментально превращается из Алена Делона в Луи де Фюнеса: вскакивает, в панике мечется, опрокидывает лодку. Здесь у него появляется зритель — проплывавший мимо 18-летний Давид (Бенжамен Вуазен) вытаскивает Алексиса из воды, и между ребятами завязывается роман.

Вся история шестинедельного летнего романа дана в развернутых флешбэках, в рассказе-воспоминании Алексиса о недавнем прошлом. В настоящем же — лето кончается, полицейские водят хмурого Алексиса по неприветливым казенным коридорам, а социальный работник расспрашивает его о причинах некоего совершенного им правонарушения, как-то связанного со смертью. Франсуа Озон создает иллюзию детективной интриги, но никакой интриги, конечно, нет: уже в самом начале нам сообщают, что Давид умрет, а суть преступления Алексиса становится ясна еще раньше — из вступительного титра «Основано на романе „Станцуй на моей могиле“». Роман английского писателя Эйдена Чамберса о двух подростках, поклявшихся друг другу, что, если кто-то из них умрет, второй станцует на его могиле, вышел в начале 80-х, стал одной из первых гей-книжек для тинэйджеров и произвел впечатление на 17-летнего Франсуа Озона.

«Лето’85» вполне можно смотреть как романтическую love story на фоне ностальгически выписанных 80-х, однако картина Озона, как всегда, сложнее, чем рассказанная в ней история: и отношения двух тинэйджеров, и 80-е интересуют режиссера, прежде всего, в контексте памяти. Любовь с Давидом изображается через призму эмоционально насыщенных воспоминаний Алексиса, что создает дистанцию между событиями и их запечатленным в памяти образом. Заранее сообщая зрителю финал, равно как и шаблонной предсказуемостью самой любовной истории (которая, за исключением трагической развязки, воспроизводит динамику стандартного летнего романа) Озон гасит сюжетное напряжение и еще больше смещает повествовательный акцент с течения событий на их ретроспективное переживание.

Воспоминания Алексиса жестко фиксированы на его эмоциях — счастье, отчаяние, ярость — так, что в них почти не прорисовывается образ Давида. Почему у харизматичного и легкого в общении парня совсем нет друзей? что с ним происходило после смерти отца? — лишь в некоторых репликах излишне говорливой матери Давида проскальзывает что-то, что могло бы сделать его образ менее плоским, будь у Алексиса желание к этим репликам прислушаться. Но он полностью поглощен своей эмоциональной жизнью, раздираемой к тому же противоречием: переживания имеют для него ценность как личное, как то, что только внутри тебя и невозможно никому объяснить — ни родителям, ни социальному работнику, — и одновременно определяются потребностью смотреть на них со стороны, наслаждаясь их красотой и величием. Кульминацией этого конфликта между демонстративностью и интимностью и оказывается тот самый танец. Исполняемый ночью, на пустом кладбище, с закрытыми глазами и в наушниках, он при этом в высшей степени театрален, будто рассчитан на воображаемую публику. «I am dying, forever crying», — надрывается в плеере Род Стюарт, подлинное и наигранное сливаются в танце и аннигилируют друг друга, а глядя на Алексиса в этот момент испытываешь и сочувствие, и неловкость, как при виде неожиданно найденного где-то в старых тетрадях собственного подросткового стихотворения о неразделенной любви, полного слишком высокой патетики.

Через оптику памяти Озон смотрит и на 80-е. Он создает не подробный, претендующий на объективность, портрет эпохи (как, например, Тим Лотт в романе «Штормовое предупреждение») и не ностальгический каталог стереотипных стилевых приемов десятилетия (как в сериале «Очень странные дела»), а скорее обобщенный образ узнаваемых представлений о середине 80-х, закрепившихся в коллективной памяти европейских «иксеров» — тех, кто весело прыгал на дискотеках под дурашливо-заводную Stars De La Pub. На протяжении нескольких предшествующих десятилетий рабочий класс уверенно шел в рай и, кажется, наконец, достиг его: докер может позволить себе двухэтажный домик в курортном городке — чем не эдемские кущи? У буржуазной матери Давида (замечательная Валерия Бруни-Тедески), судя по ее раскованному поведению и эротической чертовщинке в глазах, за плечами остались буря и натиск 60-х с уроками сексуальной революции в придачу, как у и фатоватого интеллектуала Лефевра (Мельвиль Пупо), преподающего литературу в лицее, где учится Алексис. Теперь борьба для всех окончена, все приплыли в тихую гавань конца истории пожинать плоды совершенных ими социальных преобразований и смены потребительского статуса. Впрочем, через считанные дни беспечная эпоха получит ощутимый удар под дых: 2 октября умер актер Рок Хадсон — первая крупная знаменитость, скончавшаяся от СПИДа; этот рубеж, маркирующий конец сексуальной беззаботности, почти не различим с позиции дня сегодняшнего, но для европейских и американских 80-х он значил многое (режиссер в интервью говорит, что для него было важно поместить действие фильма до этого события).

Кинематограф Озона всегда, как в зеркало, смотрится в прошлое, делая обращения к старому французскому кино обязательным элементом своего киноязыка. В «Лете’85» есть и дежурные апелляции к Ромеру, и отсылки к «На ярком солнце» с Аленом Делоном, и очень откровенная, чтобы невозможно было не заметить, цитата из главного французского подросткового фильма 80-х «Бум» (сцена на дискотеке), и немало прочих киноманских радостей узнавания. Но появляется и кое-что особенное — Озон демонстративно цитирует свои ранние картины. Эпизод в морге кажется привидевшимся в путанном сне фрагментом из «Криминальных любовников», а сразу вслед за ним Озон почти буквально воспроизводит центральный эпизод своей короткометражки «Летнее платье» (после чего ощущение путанного сновидения усиливается и на несколько секунд весь фильм начинает казаться ревизионистским ремейком этой ранней работы). Обращение режиссера к своей молодости и первым шагам в кино концептуально оформляется тем, что Озон снимает картину на 16-миллимитровую пленку, на которую он снимал в начале карьеры. Сам творческий акт создания кинокартины Озон превращает в развернутое воспоминание, конструируя «Лето’85» как ретроспективный образ своих ранних фильмов — подобно любому образу памяти, узнаваемый, похожий на оригинал, но не тождественный ему.

И если память Алексиса полна шума и ярости, Озон, напротив, безмятежен — и в рассказе о подростковой любви, и в воспоминаниях об эпохе юности и своих ранних картинах. К чему волноваться? Мы всё уже знаем заранее. И чем закончится летний роман на берегу Ла-Манша, и чем закончились 80-е. А те из нас, кто по возрасту близок к Франсуа Озону, знают и чем заканчивается молодость. Об этом Озон снимает свой фильм — о том, что остается, когда всё заканчивается и когда человек, как говорит в финале закадровый голос Алексиса, оставляет свою историю позади.

Подписывайтесь на наш Telegram-канал

Другие Новости

На нашем сайте мы используем Cookies, чтобы быть доступнее из любой точки планеты