1 июня стартует онлайн-прокат триллера-притчи Малгожаты Шумовской «Приди ко мне». Это первый режиссерский опыт на английском языке постановщицы из Польши, неоднократно становившейся лауреатом Берлинского кинофестиваля (за фильмы «Тело» и «Лицо»). В главных ролях — Рэффи Кэссиди («Убийство священного оленя») и Михил Хаусман («Игра престолов»). Специально для DEL’ARTE Magazine Иван Афанасьев разбирается, как этот образный фильм препарирует гендерные стереотипы.
В скрытой от глаз лесной коммуне живет странное сообщество. В нем есть женщины в красных одеяниях — «жёны» и молодые девушки в синих — «дочери» своих матерей-«жён». Все они любовницы (настоящие или будущие) и паства некоего Пастыря, который всегда сидит с ними во главе стола. В какой-то момент им приходится отправиться на поиски нового места для стоянки. В это время юная Села, которая того и гляди станет женщиной (что ее страшно волнует), начинает задумываться о том, что существующий порядок немного… неправильный. В душе девушки начинает назревать бунт и желание разобраться как они пришли к жизни такой.
«Приди ко мне» быстренько оформили в прессе как «фем-манифест», что, в общем-то, звучит громковато. Ничего особенно нового Малгожата Шумовская в своем фильме не сказала, а лишь подвела черту под наиболее актуальными веяниями в среде новой феминистской политики. Зато сделала это чертовски эффектно: внешне завязка фильма напоминает одновременно «Таинственный лес» М. Найта Шьямалана и недавнее «Солнцестояние» Ари Астера (то же закрытое сообщество, живущее по странным архаичным законам). «Приди ко мне» — фильм-пазл: многозначительность не притянута за уши, а заложена на уровне концепта. А сам процесс сложения смыслов должен подтолкнуть зрителя к определенным выводам.
На деле получается просто красивое и мрачное притчевое зрелище, которое, конечно, расшифровывать можно, но в целом не нужно. Картина Шумовской, скорее, конспектирует очевидные вещи, преподнося их под красивым соусом: мужчина-Пастырь (или, точнее, пастух), красивый, как Адам; жуткий, как Чарльз Мэнсон; и властный, как все диктаторы, вместе взятые. Загнанные в рамки строгих правил псевдорелигиозной чепухи женщины, живущие на естественном хозяйстве, лишённые всяких посторонних коннотаций, кроме тех, что заложены богом (исключительно мужского пола). Чистый конструкт: собирай не хочу. Удовольствие специфическое, но не безынтересное. Но в общем и целом — ничего особенного.
Гораздо интереснее флёр вокруг самого проекта. Сам факт, что такой, в общем-то, скромный и довольно классический в плане исполнения фильм объявляют «фем-манифестом». Оно и понятно, все компоненты для громкого заявления на месте: амбициозная женщина-режиссер(ка) из Восточной Европы хватается за модный ныне гибридный жанр метафорического хоррора, в котором все строится на бунте угнетенных женщин против мужчин. Таким фильмом очень удобно козырять, как аргументом против патриархата, но на самом деле таких картин за последнее время скопилось не так уж и мало. «Портрет девушки в огне» Селин Сьяммы, например, где тоже есть общество из двух лесбиянок, учиняющих одиночные пикеты против мужского господства. Вот уж точно фем-манифест.
«Приди ко мне» — умозрительное упражнение на освоение фем-оптики, которое смотрится любопытно, но разваливается на части без нанесенных смыслов как красивый, но странный арт-объект. Фильмы Шумовской и до этого были в некотором роде ходульными конструкциями, которые не существуют отдельно от контекста, а значит не могут существовать как самостоятельные произведения (не все, но последние два — «Тело» и «Лицо» — точно). И в то же время — а как вообще сейчас можно представить себе искусство без привнесенных в него извне директив? Отсюда и берутся все эти «фем-манифесты», «догмы» и прочее. И это по-своему интересно.
Искусство перестало существовать как некая вещь в себе. Точнее, оно никогда таковым не было, но сейчас оно окончательно перестает быть неассоциированным. Нельзя просто взять и снять фильм и не заявить что-то. «Приди ко мне» в этом плане — кино весьма симптоматичное: оно оборачивает все феминистические выводы, сделанные за время существования «четвертой волны» (которая сама по себе не нечто оформленное и регламентированное, а тоже эдакий конструкт) в оболочку жанрового кино. С одной стороны это, в целом, довольно банально и прозаично: оригинальное название, The Other Lamb, отсылает нас к агнцу божьему, а девушек уравнивает с овцами, которых они и Пастырь едят (звериные метафоры в человеческой природе — их использовал еще Эйзенштейн в «Стачке»). С другой — ну а почему бы и нет? Добро пожаловать в эру ангажированного кино, нравится вам это или нет.
