В корпусе Московского музея современного искусства (MMOMA) на Ермолаевском в рамках программы «Коллекция. Точка обзора» открыта выставка «В шкафу» под кураторством Ольги Турчиной, продолжающая исследования московского концептуализма. Вместе с Евгением Наумовым читатели DEL’ARTE Magazine могут погрузиться в закрытые пространства этого герметичного андеграундного художественного движения.
«Внутришкафность» — вот, пожалуй, самая яркая характеристика позднесоветского неофициального искусства. Поле для свободной творческой деятельности постоянно уменьшалось, и независимые авторы были вынуждены находить всё более маргинальные лакуны: коммуналки, сквоты, квартирные выставки. Днём они притворялись обычными советскими гражданами: кто-то, как Комар и Меламид, выполнял государственные заказы на монументальную живопись, кто-то, как Кабаков и Пивоваров, иллюстрировал книги, кто-то трудился кочегаром. В свободное время они создавали искусство для своих — из доступных материалов и на близкие им темы. Именно такому искусству посвящена выставка в ММОМА на Ермолаевском. И такое клаустрофобическое искусство вновь приобретает актуальность сегодня, в ситуации культурной изоляции, санкционированной Западом.
Илья Кабаков. «Без названия». 1990 © Фото: Евгений Наумов
Одной из основных тем неофициального искусства стала рефлексия по поводу собственного внутришкафного положения. Здесь уместно вспомнить прежде всего альбомы Ильи Кабакова «Вшкафусидящий Примаков» и «Мучительный Суриков». Герои этих произведений испытывают явный дискомфорт: один — от добровольного заточения, второй — от неизвестной болезни, ограничивающей способность к зрению. Мотив смотрения в открытое пространство через некое отверстие — приоткрытую дверцу шкафа, иллюзорную завесу, щель в заборе, как в произведениях Георгия Кизевальтера, окна в иной мир, как у Юло Соостера, — легко считывается как сублимация мечты о недостижимой свободе.
Леонид Тишков. «Полёты птиц внутри головы» (фрагмент). 1986 © Фото: Евгений Наумов
Прекрасной метафорой грёз о свободе, заключённых в узком пространстве, становится картина Леонида Тишкова «Полёты птиц внутри головы». Фантастические огненные пернатые так тесно набились в иллюминаторы старинного водолазного шлема, что ни о каком полёте речи уже быть не может. Похожий на шестикрылого многоочитого херувима герой картины на самом деле слеп, многочисленные мечты буквально заслоняют от него реальность чёрной каменистой пустыни, по которой тот бредёт не разбирая дороги.
Иван Чуйков. «Окно LXIV» (фрагмент). 2002 © Фото: Евгений Наумов
Пессимистичным ответом на этот запрос становятся произведения Ивана Чуйкова, буквально закрашивающего окна и превращающего пейзаж в глухую стену. Автор иронизирует над попытками своих коллег обрести внутреннюю свободу через эскапизм. Прежде всего этот сарказм адресован представителям так называемого левого МОСХа — неплохо устроенным официальным художникам, представителям творческой элиты, которые мечтали о свободе не меньше представителей андеграунда. Часто для одобренных партией, но немного фрондирующих художников областью эскапизма становилось прошлое: русский XVIII век для Натальи Назаренко, итальянский Ренессанс для Дмитрия Жилинского. Иван Чуйков помещает на реальное окно узнаваемый профиль герцога Федериго да Монтефельтро работы кисти Пьеро делла Франческа, и метафора картины-как-окна оказывается разрушенной, а романтическое звёздное небо, просвечивающее через щель-картину, больше не претендует на реалистичность.
Иван Чуйков. «Светильник». 1998 © Фото: Евгений Наумов
В другой работе Иван Чуйков помещает на изображение морского пейзажа реальный функциональный объект — светильник. Вероятно, он считал, что и после падения советского режима сохранились попытки эскапизма через искусство, но, как и раньше, они оказались вполне достойными горькой усмешки. Картиной можно заслониться от реальности, но последнюю не удастся игнорировать полностью.
Леонид Борисов. «Пустота». 1998 © Фото: Евгений Наумов
Место высоких идей и духовных чаяний занимает бессодержательная и безобразная пустота. У Алины Глазун она занимает место транспаранта или, возможно, настенного ковра. У Леонида Борисова она покоится на дне металлической ёмкости. Эта пустота досталась современному поколению в наследство от разочарованных и в социализме, и в рыночной экономике отцов. Одним удаётся её не замечать, как не замечают воздуха, которым дышат. Другие, например Михаил Рубанков, плодотворно исследуют всевозможные физические и смысловые пустоты.
Анна Жёлудь. «Мебель». 2007 © Фото: Евгений Наумов
Однако, если побег оказался невозможен, что остаётся художнику? Бытописать тот ограниченный участок убогой реальности, в которой художнику довелось обосноваться. Так появляются «Пиджаки» и «Кастрюли» Михаила Рогинского, «Шкафы» Василия Бубнова, «Стулья» Ксении Нечитайло и сваренная из арматуры мебель Анны Жёлудь. То ли консюмеризм заслонил мечты о свободе, то ли приобретательство стало способом отгородиться от зияющей экзистенциальной пустоты.
Георгий Кизевальтер. Из серии «Комнаты художников» (фрагмент). 1985 © Фото: Евгений Наумов
В 1980-е годы жизнь в шкафу стала предметом исследования в проекте Григория Кизельватера «Комнаты художников». В доброжелательном тоне, хотя и не без иронии, автор описывает обиталища членов группы МАНИ (Московского архива независимого искусства). Перед зрителем проходят фотографии аскетичных и вполне обустроенных жилищ, заполненных произведениями искусства, книгами, «житейским бедламом, органично смешанным с творческим». Кажется, что узкое пространство может быть уютным и даже комфортабельным. Сколько подобных творческих конурок до сих пор можно обнаружить в Москве. Сколько художников соединяют спальню и кухню с мастерской, в то время как их искусство пылится в шкафу, так и не востребованное рынком.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
