В прокат выходит «Гнев человеческий» (18+) Гая Ричи — с Джейсоном Стэйтемом, Холтом Маккэллани, Джошем Хартнеттом и Скоттом Иствудом. Специально для DEL’ARTE Magazine Роман Черкасов рассказывает о сделанном в Америке фильме британского режиссера и о том, «тот самый» это Гай Ричи или всё-таки опять «не тот».
В лос-анджелесскую инкассаторскую фирму устраивается новый сотрудник — угрюмый британец с блестящей лысиной и недобрыми глазками-буравчиками (Джейсон Стэйтем). Представляется Патриком Хиллом, по первой букве фамилии ему дают позывной «Эйч» (латинская «H»). Если бы коллеги-инкассаторы видели фильмы с Джейсоном Стэйтемом, они бы знали, что Джейсон Стэйтем не станет просто так устраиваться в инкассаторскую компанию и что, если это тем не менее произошло, самое лучшее — бежать и прятаться, не дожидаясь развития событий. Но они, видимо, люди занятые, кино смотрят нечасто, а европейское и того реже, и для них Эйч — всего лишь новичок, которому только предстоит влиться в их дружный коллектив, показать себя в деле и овладеть этими, как их, тонкостями ремесла. «Мы не хищники, мы добыча» — снисходительно поучает Эйча Мелкий Дэйв (Джош Хартнетт), а тот даже не пытается делать вид, что внимательно слушает. Да пофиг кто вы. Важно, кто он. И зачем он здесь. Скоро это станет известно, но доживут до этого знания не все.
«Гнев человеческий» — своеобразный ремейк французского «Инкассатора» Николя Бухрифа, который указан среди сценаристов фильма, а еще среди сценаристов — Айван Эткинсон и Марн Дэвис, с которыми Ричи работал над «Джентльменами». Конечно, это не старый-добрый Гай Ричи — того, старого и доброго, больше не будет, да, наверное, уже и не нужно. Несмотря на витающие в воздухе фанатские ожидания, что Ричи вот-вот вернется «к корням», сам режиссер декларативно продемонстрировал невозможность такого возвращения в прошлогодних «Джентльменах», где взял сюжетно-композиционную модель своих первых двух фильмов и подверг ее саркастической ревизии, вывернув наизнанку. «Гнев человеческий» уходит еще дальше от творческого метода раннего Ричи. Несмотря на режиссерскую иронию и несколько остроумных шуток, это все-таки не комедия и уж тем более не криминальная комедия положений с сюжетной путаницей, мешаниной контекстов, словесными пикировками и вечно ускользающим трофеем-макгаффином. Нет здесь и того веселого постмодернистского цинизма, который был в первых двух картинах Ричи, — эйфорической игры с нарративными формами и освобождающего смеха, когда рушатся все иерархии, а ультранасилие теряет этическую нагрузку и становится лишь эффектным формальным приемом. Много воды утекло за двадцать-то лет, и такая карнавальная свобода от Означающего сейчас не по зубам, пожалуй, вообще никому — не только режиссерам, но, есть подозрение, и самим зрителям.
Джейсон Стэйтем и Джош Хартнетт в фильме «Гнев человеческий»
Тем не менее «Гнев человеческий» — безусловно, авторская работа Гая Ричи, в которой видны его художественное мышление, его метод и его приемы. Просто, если искать аналогии в фильмографии режиссера, новая картина вызывает в памяти не столько «Карты, деньги…» и «Большой куш», сколько не понятый и не принятый в свое время «Револьвер» — последний фильм, где они работали вместе со Стэйтемом перед тем, как разойтись на 15 лет. Стэйтем, дебютировавший у Ричи в 1998 году, за прошедшие годы стал лицом евротрэша и бодрых постмодернистских боевиков — той специфической их разновидности, что берет поэтику традиционного B-movie, вычищает оттуда все скучное и оставляет самое важное: чистый экшен, неукротимую энергию, иронию и особую кинематографическую честность (мы вам зрелище — вы нам деньги), которую можно найти только в дешевом развлекательном кино. Этот стилистический и эмоциональный багаж он принес собой в «Гнев», который, с этой точки зрения, вполне вписывается в понятие «типичного кино со Стэйтемом».
Ричи принес все остальное. Например, свой стиль повествования: сюжет в фильме разворачивается нелинейно, действие дискретно и разделено на главы, а ключевое событие показано трижды с трех разных точек зрения, так что начальная интрига (кто такой Эйч и чего он хочет) раскрывается зрителю лишь постепенно. Впрочем, Ричи не интересно долго играть в ребусы и головоломки, и уже к середине картины он выкладывает карты на стол, не оставляя неразгаданных загадок. Если первая половина картины организуется вокруг тайны Эйча, вторая, где наступает кристальная ясность, направляется его страстью — тем самым гневом человеческим, не уступающим по силе и разрушительным последствиям гневу Божию. Прямая траектория движения одержимого страстью героя Стэйтема к своей цели вступает в динамическое противоречие с непрямым и извилистым нарративом Ричи, а железобетонная суровость Эйча — с режиссерской иронией, и на этой структурной оппозиции («типичный фильм со Стэйтемом» vs «типичный фильм Гая Ричи») во многом и выстраивается картина.
Кадр из фильма «Гнев человеческий»
Если в «Джентльменах» главным героем был респектабельный американец в Англии, то здесь — быдловатый кокни в Америке, и отдельное удовольствие наблюдать, как герой Стэйтема уверенно и не замочив ног проходит через все формы социального взаимодействия, навязываемые ему окружающими, — ему плевать и на тестостероновое братство с ритуальным низовым юмором в мужской раздевалке, и на флирт с «сильной и независимой» сотрудницей, и на в психологический сюжет с Мелким Дэйвом, проецирующим на него фигуру отца, — он здесь не за этим, и едва наметившиеся ростки всех этих побочных сюжетных линий и жанровых форм со злым сарказмом обрубаются беспощадным минус-приемом. Коллеги-инкассаторы держатся так, будто являются персонажами детективного боевика о нелегких буднях сотрудников инкассаторской службы, бадди-муви о приятелях-напарниках или, на худой конец, фильма об агенте под прикрытием. Но нет: они попали в фильм об апокалипсисе.
«„Эйч“ как Христос? или как Хиросима?» — спрашивают героя шутники-коллеги, даже не представляя, насколько они близки к истине. Да и то, и другое — не так уж велика, по сути, разница, ибо не спасать пришел он, а судить и наказывать. Словно в трагедии французского классицизма, всё действие становится сюжетной декорацией для изображения его страсти, а персонажи — либо ее объектами, либо инструментами, либо бесполезными помехами. Да и сам Эйч уже не человек из плоти и крови, а почти бесплотный гнев человеческий — его и пуля не берет, и смерть над ним не властна. «Что нам делать, Эйч?» — кричат ему в минуту опасности простые смертные. «Да пофиг, делай что хочешь», — небрежно бросает герой: он уже видит цель и движется к ней самонаводящейся торпедой. Лишь настигнув ее, он сможет выдохнуть, вновь стать человеком и, быть может, наконец, спокойно умереть. И хотя понятно, что тут постмодернистская игра, ирония, китч и вообще все не всерьез, у зрителя до самых финальных титров выдохнуть тоже не очень получается.
